Соснячком да ельничком, мимо бурелома да болотины, по малоезжему зимнику возвращался с ярмарки хуторянин Тырёха. Расторговался хорошо – шкурки с охоты, мёд с пасеки, солонину да зерно с поля обменял на два топора калёных, три рожна вострых для рогатин охотничьих, наконечники для стрел, пилу-мелкозубку, да железо сырое (руки у него нужным концом приставлены, а значит, мелочь какую и самому сковать труд не велик). Соли купил, да узюму сладкого, сынкам и дочке на засластку, а боле ему и не надо ничего, всё нужное на хуторе сами делали.
Ехал он себе спокойно, никого не трогал, песенку напевал, лошадку незлобиво подгонял, да вдруг – кто-то как выскочит из ельника, и давай вокруг воза бегать да юлить! Лошадка дёрнула да на дыбы встала, железо на санях подпрыгнуло, и на куль с узюмом рухнув, рассыпало ягоды по сену, что на возу лежало – поди собери их теперя.
– От же лихо какое, – взмахнул руками Тырёха. – Ты кто таков, озорник, будешь?
– А Лихо и буду! – останавливаясь, озорно подбоченилось Лихо. – Буду теперя тебя покою лишать, лихоманок на тебя натравливать, лихолетье приводить да лихих людей наводить! Али откупись от меня, дай дани!
– И чем же мне от тебя откупиться?
– А вот лошадь отдай!
– Да как же я тебе её отдам? А кто сани тянуть будет?
– Ну, тогда сани отдай!
– Ну как же я тебе сани отдам? А лошадь как без саней пойдёт? Садись лучше рядом да едем со мной, там дома чего-нибудь себе выберешь…
Обрадовалось Лихо и думает:
– От дурень-то! Он же меня сам домой привезёт, там я его и окручу, оверчу, голову сворочу! Да поди не один он там живёт – вот поживы-то мне будет! Вот дани наберу!
…
Приехали они на хутор. Тырёха ворота отворил, во двор въехал, а на тыне у ворот черепа висят!.. Кабаньи, а посерёдке медвежий! Посмотрело на них Лихо и спрашивает:
– А скажи, кто такие, да за что ты их так?
Глянул Тырёха мельком на тын, рукой махнул как о безделице и говорит:
– Кабаны – на мой огород пришли, хотели моей репой полакомиться, ну я их и затырил. К репе да окорока кабаньи прибавились, из щетины я щёток наделал. А черепа теперь вот, висят другим в назидание.
Передёрнулось Лихо всем телом и опять спрашивает:
– А медвежий череп – откуда взялся?
– Приходил он ко мне да улья зори́л. Ну я его и затырил. К мёду и медвежьего сала прибавилось, из шкуры я шубу сшил, а череп его вон на колу теперь болтается, других любителей до чужого добра отваживает. А вон тот кол – видишь? Он у меня для следующего вора приготовлен.
Посмотрело Лихо на новый кол да как-то зябко поёжилось…
Подъехали они к дому.
– Хорош у тебя дом, большой, – потирая лапки ощерилось Лихо, а про себя подумало: «В большом доме много дани взять можно! Ух, развернусь я тама!»
– Ну да, – отвечает Тырёха. – Избу сто лет назад прадед ставил – так она до сих пор стоит не шело́хнется. Пятистеночка, да в крюк ру́блена, пенькою да мхом конопачена! Тепла, суха да родным духом овеяна! С сенями просторными, дверями дубовыми да оконцами резными! А горницу дед мой рубил, в ней хоть печи и нет, зато светло и чисто, по тёплому времени там жить одно удовольствие! Скотный двор, где живность наша живёт, батюшка ладил, а я уж вот крытый двор пристроил, чтоб тут сани, телеги хранить, да другие вещи разные, в хозяйстве надобные! Опять же и лошадь тут распрячь гораздо сподручнее, чем под дождём да в метель-пургу.
Пока Тырёха ворота крытого двора открывал, Лихо в окошко избяное сунулось – а вдруг пролезть можно? Но не тут-то было. Едва к наличнику оно притронулось, так и отскочило как ошпаренное! А Тырёха стоит посмеивается:
– Что, обожгло тебя Солнышко на наличнике? А ты не лезь куда не надо.
Открыл Тырёха ворота в крытый двор, завёл туда лошадь вместе с санями и стал распрягать, а Лихо по двору ходит, себе дань высматривает.
– Это что? – спрашивает.
– Эт борона, поле боронить, – отрывается от сбруи Тырёха.
– А это что?
– Это тяпка, грядки рыхлить
– А это вострое?
– Это вилы, сено ворошить да в стога укладывать.
Шагнуло Лихо дальше, и вдруг одна из палок, к стене прислонённых, как даст ему промеж глаз!
– О! – вскричало Лихо. – А это грабли, я знаю.
– Точно, грабли, их надолго запоминают, – усмехнулся Тырёха. – Ты б тут поосторожнее, а то мало ли?
Лихо опасливо оглянулось по сторонам, и отойдя на середину, заложило лапки за спину, чтобы они чего острого не схватили. Но лихо стало Лиху от простого стояния, и оно сунулось к лошади:
– Скажи, лошадь, ты сейчас в избу пойдёшь, на полати полезешь?
– Не-а, – мотнула головой лошадь.
– Вот так вота! Ты его возишь-возишь, а он вишь, тебе даже погреться не даёт, сбитнем не напоит, пирога не предложит, – посмеялось Лихо над лошадью.
– Да я и сама не пойду, – отвернулась от него лошадь. – Жарко там, дымно да шебутно́, а сбитень и вовсе горячий. Я лучше к себе в денник, там и спокойнее, и воздух свеже́е. Да и сено пахучее, вкусное.
– А, ну тебя, животина безмозглая, – махнуло лапкой Лихо. – Ничего ты не понимаешь!
Тырёха тем временем лошадь в денник отвёл, погладил, почистил, сенца положил. Лошадь ему носом о руку потёрлась, благодаря за заботу.
– Ну чего, в сени пошли? – повернулся к Лиху хуторянин.
Лихо радостно бросилось в сени, но дверь дубовую открыть не смогло.
– Да что ж ты такое неугомонное? Лезешь везде почём зря!
Открыл Тырёха дверь дубовую, запустил Лихо в сени, а то снова по сторонам зы́рит – себе плату высматривает, да что б такого ещё напакостить:
– А это что такое?
– Это сундук, – развешивая сбрую, оглянулся Тырёха. – У меня в нём струмент разный лежит. Плотницкий да сапожный, скорняжный да бондарный, ну и так – разные домашние приспосо́бы.
– Отдай мне сундук! – обрадовалось Лихо.
– Да ты что? Куда тебе с моим струментом справиться, коли тебя даже грабли по носу бьют? – удивился Тырёха. – Топорики там точёные, ножи калёные, шила вострые да рубаночки четвертны́е, шершепочки с полукруглой железочкой и прочий струмент, об который порезаться да пораниться враз можно.
– Ладно, уговорил, не надо мне сундук, и струмент мне твой ни к чему. А это что?
– А пила лучковая. Она вишь, сама кленовая, а поло́тенко стальное. Подтянул, подточил, и пили себе на здоровье! Тебе чего пилить-то нужно?
– Ничего мне пилить не нужно. А это что?
– А это приспособа такая – верёвки вить. Хочешь, её бери? Тока знаешь, она иногда неумелые пальцы прихватывает да в верёвку заплетает.
– Не, зачем мне верёвки вить?
– Ну, тады в и́збу пошли, – пригласил Тырёха, открывая дверь.
Кинулось Лихо в избу да лбом в притолоку и припечаталось! Назад отскочило, стоит, ушибленное место потирает.
– Вот сразу видно, что нечисть ты глупая! – взмахнул руками Тырёха. – Али не приучено ты хозяевам да Богам почёт оказать, поклонившись?! Притолока-то, она к порядку и приучает! Ну, давай, ещё пробуй!
Двинулось Лихо вперёд, на притолоку смотрит, поклоны хозяевам да Богам отдаёт, а всё равно у него ничего не вышло. Нога о высокий порог запнулась, оно дальше и ни-ни. Стоит, на Тырёху глазами лу́пает.
– Ну, чего стоишь? – опять смеётся Тырёха. – Теперь порог тебя не пускает? Вот так оно у нас! Прежде чем Лиху в избу проникнуть, сто рогаток одолеть надо! А выбираться и вовсе тяжко!
Оробело Лихо, на Тырёху уставилось.
– Ну, ладно уж, давай лапку твою, так и быть, проведу.
Провёл Тырёха Лихо в избу, у ма́тицы оставил, оно стоит, по сторонам озирается, шагу шагнуть боится – вдруг ещё какая хитрая Тырёхина приспособа по лбу вдарит?
– Во! Эт ты правильно делаешь, – похвалил Тырёха. – За матицу только с приглашения хозяина проходить можно.
А в избе тем временем жена Тырёхина пряжу пряла, люльку с младенцем покачивала да в печку поглядывала, а старшая детвора – сыновья-погодки да дочка младшая – на печи сидели, загадки друг другу загадывали. Батюшка с матушкой Тырёхины сбитень из самовара пили да пирогами закусывали, в общем, вечеряли.
На сына строго посмотрели, на гостя, нахмурились:
– Когой-то ты привёл, такого неказистого? – спросил батюшка Тырёху.
– А с чего ж ему ладным быть, коли это Лихо?
– Само Лихо? – подивилась матушка.
– Ну да, – улыбается Тырёха. – Ты ж давно просила. Вот, на ярманке по случаю и прикупил. Принимай!
– Ух ты-ы! Лихо! – соскочила с печки детвора. – Настоящее?!
– Самое что ни на есть!
Ходят дети вокруг Лиха, разглядывают, пальцем в бока тыкают, да всё так это с прищуром, будто тятька им не Лихо страшное, а добычу на съедение принёс.
– Слышь, Тырёха, а как это ты меня на ярманке купил, коли я само тебя в лесу нашло? – морщась от очередного детского щипка, уставилось на парня Лихо.
– Молчи лучше, – шепчет Тырёха, – хочешь, чтобы я сказал, что ты с меня сани требовало, а сюда за данью пришло?
– Не, не надо, не говори! – испугалось Лихо.
– Дедушка, а когда мы его изводить начнём? – повернулся к деду средний сын.
– А вот сейчас сбитень допьём и начнём, пожалуй, – буднично отвечает Тырёхин отец.
Лихо задрожало, по сторонам заозиралось, а куда бежать, и не знает! На окнах наличники не пустят, через порог не перескочить! Из-под печки Домовой злыми глазами высматривает, того и гляди в драку бросится! А тут ещё и старший Тырёхин сын страху прибавил:
– Деда, а как мы его изводить будем? В печку засунем?
– Не, лучше в бадью с водой ледяною? – перебил средний сын.
– А может, отпустим? – пожалела Лихо их сестрёнка. – Смотрите, как оно уже дрожит? Оно наверное больше не будет нам лихих дел творить и убежит куда-нибудь подальше!
– Нет, нельзя его отпускать, – допивая сбитень, ответил Тырёхин батюшка. – Оно ж всё равно будет добрым людям вредить, не нам, так ещё кому. А посему его надо или извести, или к делу пристроить.
– Не надо меня изводить! Лучше к делу меня пристройте! – затряслось от страха Лихо. – Я пристроюсь куда нибудь! Точно пристроюсь!
– А чего ты делать умеешь? – ткнул Лихо кулаком в бок старший Тырёхин сын.
– Ну-у… лихоманок напускать, лихолетье устраивать, лихих людей наводить…
– Стоп-стоп-стоп! – остановил его Тырёхин отец. – Нам сего непотребства не надобно! Ты скажи, что ты дельного делать можешь? Ну, там – амбар построить, землю спахать, корову вылечить, ножик отковать, сено косить, ложку из дерева вырезать, ну или баклуш набить, на худой конец?..
– Не, я такого и не слыхивало… – разводит лапками Лихо.
– Ну, тогда извини, придётся тебя изводить на́прочь, – качает головой Тырёхин батюшка. – На кой нам такое безделие? В семье каждый должен что-то полезное делать да всем в делах помогать! А с тебя какой прок?
Растерялось Лихо, голову понурило. Вот ведь судьба какая, хотело дани набрать, да само в извод угодило.
– А может, его как-то ещё пристроить? – с надеждой оглядела всех Тырёхина дочка. – Ну, там, не к самому делу, а в помощь, чтобы лучше получалось!
– Это я могу! Могу! Правда! – обрадовавшись, запрыгало Лихо. – Со мной вы всё быстрее и ловчее делать будете!
– Может, и правда попробовать? – поднялась Тырёхина жена. – Глядишь, и польза от него будет. Вот только отмыть бы его да отчистить, от тёмного да непотребного.
– Что ж, можно попробовать, – погладил бороду Тырёхин отец.
– А-а без мытья никак? – с надеждой поглядело на Тырёхину жену Лихо.
– Не-е, у меня не забалуешь! Что ж я за хозяйка, коли дома грязь да нечисть всякую терпеть буду?
– Давай-давай, – подталкивает Тырёха. – Хозяйка говорит «надо» – значит надо! В избе её вотчина, она тут главная. Как скажет – так и будет.
Делать нечего, поплелось Лихо в женский кут. Жена Тырёхина лавку освободила, корыто на неё поставила, Лихо в него уложила. Достала ухватом из печи чугунок с кипятком, студёной водичкой немного разбавила, в корыто полила, и давай Лихо мочалом тереть. Дочка не стерпела, тоже стала мамке помогать Лихо от грязи оттирать. Оттирали-оттирали, вальком прокатали, побили, снова мочалом тёрли да ополаскивали! Три чугунка кипятка на сие дело истратили – вымыли Лихо!
Отжали, встряхнули, у печки сушиться повесили. Висит Лихо, ни живо́ ни мертво́, от мытья отходит.
А батюшка Тырёхин Домового кличет да на Лихо указывает:
– Что скажешь, дома хранитель? Будет нам такое Лихо потребно?
Домовой вылез из под печки и глянул на Лихо, пальцем потыкал:
– Допрежь, немытым, оно вовсе для дома не подходило… а теперь – вроде ничего… сойдёт, пожалуй. Хороша у нас хозяйка! Не только снаружи грязь смывать может, а и с души её сымат. Так и быть, приму его в доме пока.
– Ну, что ж, коли Домовой тебя в доме принял, садись с нами сбитень пить, да заодно об деле поговорим.
Долго они говорили али коротко – мне не ведомо, а только с тех пор дела в Тырёхином доме делались с лихотцо́й, песни пелись залихва́тски, урожай они с лихвой собирали, прибыток у них с лишко́м прибывал, а уж коли биться когда приходилось, то уж дюже лихо они сие делали!
Не зря в народе говорят, что коли с умом хозяйство вести, так в нём всё пригодится, пристроится да приладится!