С великим Богачом Поэт затеял суд,

И Зевса умолял он за себя вступиться.

Обоим велено на суд явиться.

Пришли: один и тощ и худ,

Едва одет, едва обут;

Другой весь в золоте и спесью весь раздут.

"Умилосердися, Олимпа самодержец!

Тучегонитель, громовержец! -

Кричит Поэт. - Чем я виновен пред тобой,

Что с юности терплю Фортуны злой гоненье?

Ни ложки, ни угла: и все мое именье

В одном воображенье;

Меж тем, когда соперник мой,

Без выслуг, без ума, равно с твоим кумиром,

В палатах окружен поклонников толпой,

От роскоши и неги заплыл жиром". -

"А это разве ничего,

Что в поздний век твоей достигнут лиры звуки? -

Юпитер отвечал. - А про него

Не только правнуки, не будут помнить внуки.

Не сам ли славу ты в удел себе избрал?

Ему ж в пожизненность я блага мира дал.

Но верь, коль вещи бы он боле понимал,

И если бы с его умом была возможность

Почувствовать свою перед тобой ничтожность, -

Он более б тебя на жребий свой роптал".