Мне было лет 8, и мы жили в Казанской губернии, в своей деревне. Помню я, что отец с матерью стали тревожиться и всё поминали о Пугачеве. Потом уж я узнала, что появился тогда Пугачев-разбойник. Он называл себя царем Петром III, собрал много разбойников и вешал всех дворян, а крепостных всех отпускал на волю. И говорили, что он с своим народом уже недалеко от нас. Отец хотел уехать в Казань, да побоялся нас, детей, везти с собой, потому что погода была холодная и дороги дурные. Было это дело в ноябре, и по дорогам опасно было. И собрался отец ехать один с матерью в Казань и оттуда обещался взять казаков и приехать за нами.
Они уехали, а мы остались одни с няней Анной Трофимовной, и все жили внизу, в одной комнате. Помню я, сидим мы вечером, няня качает сестру и носит по комнате: у нее животик болел, а я куклу одеваю. А Параша, девушка наша, и дьячиха сидят у стола, пьют чай и разговаривают; и всё про Пугачева. Я куклу одеваю, а сама все слушаю, какие страсти дьячиха рассказывает.
– Помню я, – рассказывала она, – как к соседям нашим за сорок верст Пугачев приходил и как он барина на воротах повесил, а детей всех перебил.
– Как же они их, злодеи, убивали? – спросила Параша.
– Да так, матка моя. Игнатыч сказывал: возьмут за ножки да об угол.
– И, будет вам страсти рассказывать при ребенке, – сказала няня. – Иди, Катенька, спать, уж пора.
Я хотела уже собираться спать, вдруг слышим мы – стучат в ворота, собаки лают и голоса кричат.
Дьячиха с Парашей побежали смотреть и сейчас же прибежали назад: «Он! Он!»
Няня забыла и думать, что у сестры животик болит, бросила ее на постельку, побежала к сундуку, достала оттуда рубашку и сарафанчик маленький. Сняла с меня все, разула и надела крестьянское платье. Голову мне повязала платком и говорит:
– Смотри, если спрашивать будут, говори, что ты моя внучка.
Не успели меня одеть, слышим: наверху уже стучат сапогами. Слышно, много народа нашло. Прибежала к нам дьячиха, Михайла-лакей.
– Сам, сам приехал! Баранов бить велит. Вина, наливок спрашивает.
Анна Трофимовна говорит: «Всего давай. Да смотри не сказывай, что барские дети. Говори, все уехали. А про нее говори, что моя внучка».
Всю ночь эту мы не спали. Всё к нам заходили пьяные казаки.
Но Анна Трофимовна их не боялась. Как придет какой, она говорит: «Чего, голубчик, надо? У нас про вас ничего нет. Малые дети, да я, старая».
И казаки уходили.
К утру я заснула, и когда проснулась, то увидала, что у нас в горнице казак в зеленой бархатной шубе, и Анна Трофимовна ему низко кланяется.
Он показал на мою сестру, говорит: «Это чья же?» А Анна Трофимовна говорит: «Внучка моя, дочернина. Дочь с господами уехала, мне оставила».
– А эта девчонка? – Он показал на меня.
– Тоже внучка, государь.
Он поманил меня пальцем.
– Поди сюда, умница. – Я заробела. А Анна Трофимовна говорит:
– Иди, Катюшка, не бойся. – Я подошла.
Он взял меня за щеку и говорит:
– Вишь, белолицая какая, красавица будет. – Вынул из кармана горсть серебра, выбрал гривенник и дал мне.
– На тебе, помни государя, – и ушел.
Погостили они у нас так 2 дня, все поели, попили, поломали, но ничего не сожгли и уехали.
Когда отец с матерью вернулись, они не знали, как благодарить Анну Трофимовну, дали ей вольную, но она не взяла и до старости жила и умерла у нас. А меня шутя звали с тех пор: Пугачева невеста. А гривенник тот, что мне дал Пугачев, я до сих пор храню; и как взгляну на него, вспоминаю свои детские годы и добрую Анну Трофимовну.