Первая глава

О берестяном кораблике и огнедышащем вулкане

Мама Муми-тролля сидела на крыльце, на самом солнцепеке, и мастерила кораблик из бересты.
«Насколько я помню, у галеаса [1] Парусник. два больших паруса сзади и несколько маленьких треугольных впереди, у бушприта» [2] Брус, выступающий наклонно впереди носа корабля., — думала она.
Больше всего пришлось повозиться с рулем, а вот трюм получился легко и быстро. И маленькая крышка для люка, которую мама сделала из бересты, была точь-в-точь такой, как нужно. Крышка плотно закрыла отверстие, а ее тонкие края оказались вровень с палубой.
«Теперь галеасу и шторм не страшен», — подумала про себя мама и с облегчением вздохнула.
Рядом на ступеньках, поджав колени к груди, сидела Мюмла и наблюдала, как Муми-мама укрепляет штаги [3] Канат от верхней части мачты до носа, удерживающий мачту от падения назад. булавочками с головками из цветного стекла, а макушки мачт украшает красными флажками.
— Кому достанется этот кораблик? — замирающим голосом спросила Мюмла.
— Муми-троллю, — ответила Муми-мама и стала искать в шкатулке подходящую цепочку для якоря.
— Не толкайся! — раздался тонюсенький голосок из шкатулки.
— Душка! — сказала Муми-мама Мюмле. — Твоя сестричка снова в моей шкатулке. Там полно иголок, смотри, чтобы она не укололась.
— Мю! — строго прикрикнула Мюмла, пытаясь вытащить сестру из мотка шерсти. — Сейчас же вылезай!
Но малышка Мю еще глубже зарылась в нитки, а потом и вовсе исчезла в них.
— Просто беда, что она уродилась такой маленькой. Никогда не знаешь, где она, — пожаловалась Мюмла. — А ты не сделаешь берестяной кораблик и для нее? Тогда Мю сможет плавать в бочке с водой, и я, по крайней мере, не буду ее искать.
Мама засмеялась и вытащила из сумки кусочек бересты.
— Как ты думаешь, он выдержит малютку Мю? — спросила она.
— Конечно, — обрадовалась Мюмла. — Но тебе придется сделать еще и спасательный пояс из бересты.
— Можно, я порежу нитки? — запищала Мю из шкатулки.
— Сделай милость, — согласилась Муми-мама.
Она сидела и любовалась парусником, раздумывая, не забыла ли она сделать еще какую-нибудь деталь? Внезапно прямо на палубу кораблика, который мама держала в лапах, стал медленно опускаться большой черный клок сажи.
— Фу-фу! — воскликнула, сдув сажу, Муми-мама.
Но в воздухе кружилось столько хлопьев сажи, что скоро Муми-мама запачкала себе мордочку.
— Просто беда с этой огнедышащей горой! — вздохнула она и поднялась на ноги.
— Огнедышащей горой? — удивилась малышка Мю и высунулась из шкатулки.
— Ну да, здесь поблизости есть гора, которая начала извергать огонь, — пояснила Муми-мама. — А теперь еще и сажу. С тех пор, как я вышла замуж, она молчала, а вот сейчас, стоило мне повесить белье сушиться, она расфыркалась, и все мое белье почернело…
— Значит, скоро все сгорит! — радостно закричала Мю. — Сгорят все дома, сады, игрушки муми-троллей, сгорят даже их маленькие братики и сестрички!
— Глупости говоришь! — Муми-мама смахнула с мордочки сажу и пошла искать Муми-тролля.
У подножия холма, справа от того места, где между деревьями висел гамак папы Муми-тролля, находилось небольшое болотце, наполненное прозрачно-рыжеватой водой. Мюмла всегда утверждала, что посредине оно — бездонное. Наверно, она была права. По краям болотца росли кустики с глянцевитыми широкими листьями, на которых отдыхали стрекозы и водяные пауки, а под водой с важным видом шныряли длинноногие козявки. Чуть глубже золотистым блеском светились лягушачьи глаза, а порой можно было видеть быстро скользящие тени каких-то таинственных лягушачьих родичей, живших в самой глубине болотца, в иле.

Муми-тролль, свернувшись клубочком на зеленовато-желтом мху и осторожно поджав под себя хвост, лежал на своем обычном месте (вернее, на одном их них). Задумчиво и умиротворенно глядел он на воду, прислушиваясь к шороху стрекозиных крыльев и сонному жужжанию пчел.
«Кораблик для меня, — думал он. — Он обязательно будет моим! Летом мама всегда мастерит первый берестяной кораблик тому, кого больше всех любит. Правда, она иногда отдает кораблик кому-нибудь другому, чтобы никого не обидеть. Сейчас я загадаю: если этот водяной паук поплывет на восток, шлюпки на кораблике не будет. Если же паук отправится на запад, мама сделает шлюпку, такую крохотную, что ее и в лапки страшно взять».
Водяной паук лениво потащился на восток, и на глаза Муми-тролля навернулись слезы.
Внезапно зашуршала трава, и среди ее метелок показалась Муми-мама.
— Привет! — сказала она. — У меня для тебя кое-что есть.
Она осторожно спустила парусник на воду. Он плавно и красиво закачался над своим зеркальным отражением и сразу же тронулся в путь, словно всегда только и делал, что плавал.
И хотя Муми-тролль увидел, что мама забыла сделать шлюпку, он ласково потерся мордочкой о ее мордочку (ощущение было такое, будто прикасаешься к белому бархату) и сказал:
— Такого хорошего кораблика у тебя еще никогда не получалось!
Они сидели рядышком на мху и смотрели, как парусник пересек болотце и причалил к маленькому листочку.
Они слышали, как неподалеку от дома Мюмла звала малышку Мю.

— Мю! Мю! — кричала она. — Несносный ребенок! М-ю-ю-ю! Приди только домой, я от таскаю тебя за волосы!
— Она снова где-то спряталась, — догадался Муми-тролль. — Помнишь, как мы нашли ее в твоей сумке?
Муми-мама кивнула. Она сидела, свесив мордочку к зеркальной глади воды, и рассматривала дно:
— Там что-то блестит! — показала она.
— Твой золотой браслет, — предположил Муми-тролль. — Или браслетик фрекен Снорк. Хорошо я придумал?
— Очень! — ответила мама. — Теперь мы всегда будем хранить наши украшения в прозрачно-рыжеватой воде. Там они кажутся куда красивей.
Мюмла стояла на крыльце и охрипшим голосом все еще звала сестренку. Она знала, что малышка Мю сидит в одном из своих многочисленных тайничков и хихикает.
«Ей бы выманить меня отсюда с помощью меда, — думала Мю, посмеиваясь, — и отколотить хорошенько, когда вылезу!»
— Послушай-ка, Мюмла! — закричал Муми-папа, сидя в своей качалке. — Если ты будешь так кричать, она никогда не придет.
— Я кричу только для очистки совести, — деловито пояснила Мюмла. — Когда мама уезжала, она сказала: «Я оставляю на тебя младшую сестру. Если ты не сможешь воспитать ее, никто другой этого не сделает. Я-то отступилась от нее с самого дня ее рождения».
— Ну, тогда понятно, — успокоился Муми-папа. — Ори себе на здоровье, коли тебе так спокойнее.
Он взял со стола кусочек испеченного к завтраку кекса, осторожно огляделся по сторонам и обмакнул кекс в кувшинчик со сливками.
Стол был накрыт на пятерых, а шестая тарелочка стояла под столиком на веранде, так как Мюмла говорила, что там она чувствует себя свободнее. Тарелочка Мю была, разумеется, совсем крохотной, ее ставили возле вазы с цветами, посреди стола.
Тут показалась Муми-мама. Она бежала со всех ног по садовой дорожке.
— Не торопись, милая, — крикнул ей папа. — Мы уже поели!
На веранде мама перевела дух и посмотрела на накрытый стол. Скатерть стала черной от копоти.
— Охо-хо-хо, — простонала мама. — Ну и жара! А сажи-то сколько! Ох уж эта огнедышащая гора!
— Будь гора чуть поближе, мы бы сделали пресс-папье из настоящей лавы, — мечтательно сказал папа.

И в самом деле было жарко.
Муми-тролль по-прежнему лежал на мшистом бережке болотца и глядел на небо. Оно было совсем белое, похожее на серебряную пластинку. Он слышал, как вдали, у моря, перекликались морские птицы.
«Будет гроза», — сонно подумал Муми-тролль и перевернулся на своей мшистой подстилке. Как всегда перед переменой погоды, небо озарялось удивительными сполохами. Муми-тролль уже начал тосковать по Снусмумрику.
Снусмумрик был его лучшим другом. Конечно, ему еще страшно нравилась фрекен Снорк, но дружба с девочкой — это ведь совсем другое.
Снусмумрик был на редкость невозмутим и очень много знал, однако никогда этим не хвастал. И если рассказывал о своих путешествиях, то так, что его собеседник испытывал чувство гордости, словно сам совершил их вместе со Снусмумриком. Когда выпадал снег, Муми-тролль погружался вместе со всеми в зимнюю спячку, а Снусмумрик отправлялся с севера, растаял, Муми-тролль заволновался. Никогда еще Снусмумрик так не задерживался. Наступило лето, и место у реки, где всегда разбивал свою палатку Снусмумрик, заросло зеленой травой, словно там никто отродясь не жил.

А Муми-тролль все ждал и ждал, но уже не так терпеливо. Устав от ожидания, он мысленно осыпал Снусмумрика упреками.
Однажды фрекен Снорк завела за обедом разговор о Снусмумрике.
— Как долго его нет в этом году, — сказала она удивленно.
— А может, он вообще не придет, — сказала Мюмла.
— Наверняка его проглотила Морра! — закричала малышка Мю. — Или он свалился в пещеру и разбился в лепешку!
— Тише, тише, — одернула ее Муми-мама. — Снусмумрик не пропадет!
«Кто его знает, — думал Муми-тролль, медленно прогуливаясь по берегу реки. — Существуют же на свете и морры и полицейские. И еще пропасти, куда можно свалиться. Можно замерзнуть, взлететь на воздух, упасть в озеро, подавиться костью, да мало ли еще что! В мире много опасностей. Никому нет дела до тебя и никому не интересно знать, что ты любишь и чего боишься. А Снусмумрик в старой зеленой шляпе ходит один-одинешенек по белу свету… И есть еще сторож в парке, его заклятый враг, опасный-преопасный…»
Муми-тролль остановился на мосту и стал мрачно смотреть на воду. Тут чья-то лапка легко коснулась его плеча. Он вздрогнул и резко обернулся:
— А, это ты.
— Мне очень грустно, — прошептала фрекен Снорк и с мольбой взглянула на него из-под челки.
На ней был венок из фиалок. Оказывается, она все утро проскучала. Но Муми-тролль в ответ лишь буркнул что-то неопределенное.
— Поиграем? — предложила фрекен Снорк. — Представь себе, что я писаная красавица и ты похищаешь меня.
— Я что-то не в настроении, — ответил Муми-тролль.
Ушки фрекен Снорк поникли. Тогда он быстро потерся мордочкой об ее мордочку и сказал:
— Незачем представлять, ведь ты и в самом деле писаная красавица. Лучше я похищу тебя завтра.

Июньский день подходил к концу, опускались сумерки. Но жара не спадала.
В сухом горячем воздухе летала копоть. Семья Муми-троллей притихла, никому не хотелось разговаривать. Муми-мама решила, что они будут спать в саду. Она приготовила всем постельки в уютных уголках, тут и там, и у каждой поставила по маленькому ночнику, чтобы никто не чувствовал себя одиноко.
Муми-тролль и фрекен Снорк свернулись клубочком под кустами жасмина. Но сна не было.
— Как душно! — жаловалась фрекен Снорк. — Я верчусь с боку на бок, простыня сбилась, и скоро я опять начну думать о разных грустных вещах!
Муми-тролль сел и посмотрел в сад. Казалось, все спали, ночники безмятежно светились у постелей.
Внезапно кусты жасмина задрожали.
— Ты видел? — прошептала фрекен Снорк.
— Теперь все снова спокойно, — успокоил ее Муми-тролль.
В тот же миг ночник опрокинулся в траву.

Цветы вздрогнули, и чуть заметная трещина медленно поползла по земле. Она все ползла-ползла и наконец исчезла под матрасом. А вынырнув из-под матраса, стала расширяться. В нее посыпались земля и песок, зубная щетка Муми-тролля тоже скатилась прямо в темную впадину.
— Щетка же совсем новая! — огорчился Муми-тролль. — Ты видишь ее?
Он было сунул мордочку в расщелину, стараясь рассмотреть щетку, но в тот же миг земля, слегка чмокнув, сомкнулась над ней.
— Она же совсем новая, — удивленно повторял Муми-тролль. — Синяя.
— Хуже было бы, если бы застрял твой хвост! — утешила его фрекен Снорк. — Тогда бы ты просидел здесь всю жизнь!
Муми-тролль тотчас поднялся.
— Идем, — позвал он. — Будем спать на веранде!
Перед домом стоял Муми-папа и водил мордой, принюхиваясь.
Из сада доносились тревожные звуки, взлетали стаи птиц, шелестела трава под лапками убегающих лесных зверюшек?
Малышка Мю высунула головку из подсолнечника, который рос возле крыльца, и восторженно закричала:
— Сейчас как грохнет!
Внезапно под ногами глухо загудело. В кухне попадали кастрюли.
— Уже пора завтракать? — спросонок спросила мама. — Что случилось?
— Ничего, моя дорогая, — успокоил ее папа. — Это всего лишь огнедышащая гора шевелится. (Подумать только, сколько можно понаделать теперь пресс-папье из лавы…)
Теперь проснулась и Мюмла. Все стояли на веранде, облокотившись на перила и вглядываясь в темноту.
— А где эта гора? — спросил Муми-тролль.
— На маленьком островке, — отвечал папа. — Это такой маленький черный островок, где ничего не растет.
— А не кажется ли тебе, что это чуть-чуть опасно? — прошептал Муми-тролль и сунул свою лапку в папину.
— Охо-хо, — ласково протянул папа. — И вправду, чуточку опасно.
И тут они услыхали страшный грохот. Грохотало со стороны моря. Сначала это был рокот, но он становился все сильнее и сильнее и наконец перешел в рев. Средь белой ночи что-то невероятно огромное взметнулось над верхушками деревьев. Оно вздымалось все выше и выше, а на самой верхушке шипел белый гребень.

— Пойдемте-ка в гостиную, — сказала Муми-мама.
Едва они перетащили хвосты за порог, как кипящий водный поток подкатил к долине, и все потонуло в кромешной тьме. Дом закачался, но устоял, потому что это был очень прочный дом. Гостиную начало заливать водой, и мебель поплыла. Тогда вся семья перебралась на верхний этаж и уселась там, выжидая, пока не стихнет буря.
— Такой погодки я с детства не припомню, — возбужденно сказал папа и зажег свечу.
Ночь была тревожная, что-то грохотало и трещало за стенами, и тяжелые волны стучались в окна.
Муми-мама рассеяно уселась в кресло-качалку и принялась раскачиваться.
— Это что, конец света? — полюбопытствовала малышка Мю.
— Ничего подобного, — ответила Мюмла. — Но все-таки попытайся вести себя хорошо, если, конечно, успеешь, а то мы все, наверное, скоро очутимся на небесах.
— На небесах? — переспросила Мю. — А зачем нам на небеса? И как мы оттуда спустимся?
Что-то тяжелое ударило в дом, и огонек свечки заколебался.
— Мамочка! — прошептал Муми-тролль.
— Что, мой любимый?
— Я забыл берестяной кораблик возле болотца.
— Ничего с ним не случится, — успокоила его мама. Вдруг она перестала раскачиваться и воскликнула: — Как же я так оплошала!
— Что такое? — вздрогнула фрекен Снорк.
— Шлюпка, — сказала мама. — Я совсем забыла про шлюпку. Мне все время казалось: я забыла что-то важное.
— Сейчас шлюпочка находится на уровне печной вьюшки, — объявил Муми-папа.
Он постоянно сбегал вниз, в гостиную, и измерял уровень воды. А все остальные смотрели на лестницу, ведущую в гостиную, и думали о тех вещах, которые может испортить вода.
— Кто-нибудь убрал гамак? — вдруг спросил папа.
Но никто не подумал о гамаке.
— Ну и отлично, — сказал папа. — Гамак был такой некрасивый.
Волны, плескавшиеся за стенами дома, убаюкивали их. Один за другим они, свернувшись в клубочек, засыпали прямо на полу. Но прежде чем погасить свечу, папа поставил будильник на семь часов утра, потому что ему было очень любопытно узнать, что же произошло там, за стенами дома.

Вторая глава

О том, как ныряют, чтобы раздобыть завтрак

Но вот начало рассветать. На горизонте появилась узкая полоска, которая долго тлела, словно не решалась стать шире.
Установилась тихая прекрасная погода. Суматошной круговертью волны окатывали все новые и новые берега, те, которые раньше никогда не омывались морем. Огнедышащая гора, виновница происшедшего, угомонилась. Она тяжело и устало вздыхала, время от времени выдувая в небо остатки золы.
В семь часов утра зазвенел будильник.
Все тотчас проснулись и бросились к окну. Малышку Мю поставили на подоконник, и Мюмла держала ее за платье, чтобы она не вывалилась в окошко.
Мир изменился. Не стало жасмина и сирени, не стало моста и реки. Лишь крыша дровяного сарая возвышалась над водой. Какая-то продрогшая компания, видимо, лесных жителей, судорожно цеплялась за конек крыши.
Деревья росли прямо из воды, цепи гор, окружавшие Муми-долину, распались на множество каменных островков.
— Мне больше нравилось, как было раньше, — сказала Муми-мама. Она жмурилась от солнца, которое все-таки выкатилось, несмотря на все эти бедствия, — красное и огромное, как луна в конце лета.
— И утреннего кофе нет, — вздохнул Муми-папа.
Мама посмотрела в сторону крыльца. Крыльца не было, оно скрылось в беспокойной воде. Она подумала о своей кухне, о навесном шкафчике, где хранилась банка с кофе. Как же ей попасть в свою кухню? Мысли все время возвращались к этому шкафчику.
— Давай я нырну за банкой с кофе? — предложил Муми-тролль, думавший всегда точь-в-точь, как мама.
— Но ты же не сможешь надолго задержать дыхание, детка! — озабоченно сказала мама.
Муми-папа посмотрел на них:
— Я часто думал, что неплохо было бы взглянуть на свои комнаты с потолка, вместо того, чтобы смотреть на них с пола.
— Ты так думаешь? — восхитился Муми-тролль.
Папа кивнул, — потом вышел, но вскоре вернулся со сверлом и пилой. Все обступили его и с интересом наблюдали, как он работает.
А Муми-папа думал, что все-таки неприятно пилить свой собственный пол, даже если ты при этом испытываешь чувство глубокого удовлетворения.
Вскоре Муми-маме удалось взглянуть на свою кухню сверху. Словно зачарованная уставилась она в глубину слабо освещенного изумрудного аквариума. На самом дне с трудом она разглядела плиту, мойки и мусорное ведро. А стулья и стол плавали под самым потолком.
— Ужас как весело, — сказала мама и расхохоталась.
Она просто падала от хохота, так что пришлось ее усадить в кресло-качалку. Вот до чего смешно смотреть на свою кухню сверху.
— Хорошо еще, что я выбросила мусор из ведра, — сказала она, вытирая глаза. — И не успела принести дров!
— Мама, можно я нырну? — спросил Муми-тролль.
— Не разрешайте ему, милая, добрая Муми-мама, — в страхе умоляла фрекен Снорк.
— Нет, почему же, — ответила мама. — Если ему интересно, пусть ныряет.
Муми-тролль какое-то мгновение стоял молча, стараясь дышать как можно ровнее, а потом нырнул.
Он подплыл к буфету и открыл дверцу. Вода в нем была белой от молока, кое-где плавали островки брусничного варенья. Несколько караваев хлеба проплыли мимо в сопровождении флотилии макарон. Муми-тролль поймал масленку, схватил каравай белого хлеба и добрался до шкафчика, где хранилась банка кофе. Затем он вынырнул и перевел дыхание.

— Нет, вы только посмотрите! Оказывается, я все же закрыла банку крышкой! А ты не можешь еще достать кофейник и чашки?
Никогда еще у них не было такого замечательного завтрака.
Выбрав стул, который никогда никому не нравился, они пустили его на дрова, чтобы сварить кофе. Сахар, к сожалению, растворился, зато Муми-тролль выудил банку джема. Папа ел джем прямо из банки, а малышка Мю с помощью штопора прорыла туннель в хлебной буханке, и никто не обратил на это внимания.
Время от времени Муми-тролль нырял в кухню, чтобы спасти еще что-нибудь, и тогда брызги разлетались по всему помещению.
— Сегодня мне не придется мыть посуду,’— радовалась мама. — Кто знает, может, мне вообще не придется этим заниматься? Но, голубчики мои, не вытащить ли нам мебель из гостиной, пока она не совсем испортилась?

Солнце на дворе пригревало все сильнее, и волны успокоились.
Компания, сидевшая на крыше сарая, постепенно пришла в себя и принялась возмущаться непорядками в природе.
— Ничего подобного здесь не случалось в прежние времена, — сказала фру Мышка и ловко расчесала свой хвостик. — Наши родители никогда этого бы не допустили! Но нынче порядки другие, и молодежь совсем распустилась.
Маленький серьезный зверек, подобравшись поближе сказал:
— Я не думаю, чтобы молодежь нагнала эту огромную волну. Мы, разумеется, слишком малы для этой долины и не можем организовать волнение, разве что в ведре, кастрюле, ковше или в стакане воды.
— Да вы что, смеетесь надо мной? — обиделась фру Мышка и вопросительно вскинула бровки.
— Нет-нет, — успокоил ее серьезный зверек. — Но я думал и думал об этом всю ночь. Откуда же мог появиться такой огромный вал, ведь ветра-то не было! Понимаете, мне интересно, и я убежден: если бы…
— Позвольте узнать, как вас зовут? — прервала его фру Мышка.
— Хомса, — беззлобно отвечал зверек. — Если б мы только поняли, как это случилось, то оно показалось бы нам вполне естественным.
— Естественным! — пропищала толстая Миса. — Хомса ничего не понимает! У меня все пошло вкось и вкривь, буквально все! Позавчера кто-то положил шишку в мой ботинок, наверняка, чтобы посмеяться над моими большими ногами. А вчера какой-то хемуль расхаживал под моими окнами и многозначительно хохотал. А сегодня еще и эта история!
— Значит, вал обрушился, чтобы досадить вам, Миса? — уважительно спросил другой озадаченный зверек.
— Я этого не говорила, — чуть не плакала Миса. — Кто станет думать обо мне, да еще что-то сделает ради меня? А уж насылать огромный вал…
— Может, шишка просто упала с сосны? — участливо спросил Хомса. — Если это была, конечно, сосновая шишка или, в крайнем случае, еловая. Правда, еловая шишка вряд ли уместится в твоем башмаке.
— Я и так знаю, что у меня громадные ноги, — горестно прошептала Миса.
— Я только стараюсь объяснить… — извинился Хомса.
— Здесь задето самолюбие, — сказала Миса. — По-другому не объяснишь.
— Да нет же, нет, — совсем приуныл Хомса.
Фру Мышка, облизав хвостик, обратила внимание на дом муми-троллей;
— Они пытаются спасти мебель! Спинка дивана, как я вижу, отломилась. И уже позавтракали! Представляете, только о себе и думают. Фрекен Снорк расчесывает волосы (а мы тут тонем…). Представляете, им приходится тащить диван на крышу, чтобы высушить его. А теперь поднимают флаг! Клянусь хвостом, некоторые думают, что они — пуп земли.
Муми-мама свесилась через перила балкона и крикнула:
— С добрым утром!
— С добрым утром! — радостно отозвался Хомса. — Можно прийти к вам в гости? Или еще слишком рано? Может, лучше после обеда?
— Приходите сейчас, — помахала лапкой Муми-мама. — Я люблю, когда гости приходят утром.
Хомса, подождав, пока не подплыло большое дерево с торчащими из воды корнями, зацепил его хвостом и спросил своих собеседников:
— Пойдете со мной в гости?
— Нет, спасибо, — решительно отказалась фру Мышка. — Что нам там делать? У них и без нас хлопот хватает.
— А меня и не приглашали, — угрюмо добавила Миса, наблюдая, как отчаливал Хомса и как дерево заскользило по воде. Внезапно Миса почувствовала себя страшно одинокой и, прыгнув, в отчаянии ухватилась за ветки дерева. Хомса, не сказав ни слова, помог ей взобраться на ствол.

Они медленно подплыли к крыше веранды и влезли в дом через окно.
— Добро пожаловать! — приветствовал их Муми-папа. — Разрешите представить: моя супруга, мой сын, фрекен Снорк, Мюмла и малышка Мю.
— Миса, — сказала Миса.
— Хомса, — сказал Хомса.

— Какие смешные! — воскликнула Мю.
— Так принято говорить, когда знакомятся, — объяснила сестре Мюмла. — А теперь помолчи, потому что к нам пришли настоящие гости.
— Сегодня у нас небольшой беспорядок, — извинилась мама. — И гостиная, к сожалению, залита водой.
— Какие могут быть разговоры, — сказала Миса. — Отсюда такой прекрасный вид. И погода стоит такая тихая и чудесная.
— Неужели? — удивился Хомса.
Миса вспыхнула:
— У меня и в мыслях не было притворяться. Но я полагала, что следует говорить приятное.
Наступило молчание.
— Здесь у нас немного тесно, — скромно заметила мама. — Хотя в этих переменах есть кое-что приятное. Я впервые увидела всю нашу мебель совсем в новом свете… Было особенно интересно наблюдать, как она плавает вверх тормашками. И вода так потеплела. Наша семья просто обожает купаться.
— Надо же, — вежливо отозвалась Миса.
Снова наступило молчание.
Вдруг послышалось слабое журчание.
— Мю! — строго прикрикнула на сестру Мюмла.
— Это не я, — сказала малышка Мю. — Это море вливается в окошко. Вот опять.
Она была права. Вода снова начала подниматься, маленькая волна плеснула через подоконник. Одна, другая, третья. И вот уже целый водопад обрушился на ковер.
Мюмла поспешно сунула крохотную сестренку в карман и сказала:
— Как здорово, что все в нашем семействе любители плаванья!

Третья глава

О том, как знакомятся с домом, где водятся привидения

Муми-мама сидела на крыше в обнимку с сумкой, шкатулкой, кофейником и семейным альбомом. Время от времени она отодвигалась от подступающего к ней моря — ей не нравилось сидеть с мокрым хвостом. Особенно теперь, когда у них в доме полно гостей.
— Мы не сможем спасти всю мебель из гостиной, — сказал Муми-папа. — Надо выбрать самое нужное.
— Но, дорогой мой! — воскликнула мама. — Зачем нам стол без стульев, а стулья без стола? И какая радость от кровати, когда нет бельевого шкафа?
— Ты права, — согласился папа.
— Хорошо, когда есть трельяж, — мечтательно добавила мама, — так приятно смотреться в зеркало по утрам. Впрочем, — добавила она немного погодя, — и на диване уютно полежать и помечтать после обеда.
— Нет, — только не диван, — решительно сказала папа.
— Как скажешь, дорогой, — ответила мама.
Вывороченные с корнем кусты и деревья проплывали мимо окон. Телеги, корыта, детские коляски, садки для рыб, причалы, изгороди — одни пустые, другие с потерпевшими кораблекрушение — плыли и плыли. Но всего этого было маловато для меблировки гостиной.
Вдруг папа сдвинул шляпу на затылок и уставился на горловину бухты, в которую превратилась Муми-долина. Со стороны моря приближался какой-то странный предмет. Солнце слепило папу, и он не мог разглядеть, таит ли этот предмет в себе какую-нибудь опасность. Во всяком случае, предмет этот был величиной с десяток мебельных гарнитуров для еще более многочисленной семьи, чем семья муми-троллей.
Вначале он походил на огромную банку, затем стал напоминать гигантскую раковину, лежащую на боку.
Муми-папа обернулся к своей семье:
— Уверен, мы выберемся отсюда.
— Конечно, выберемся, — кротко улыбнулась мама. — Я сижу здесь и жду, когда появится наш новый дом. Лишь у негодяев все плохо кончается.
— Не скажите! — воскликнул Хомса. — Я знаю негодяев, с которыми никогда ничего плохого не случалось.
— Какая же должна быть скучная жизнь у этих бедняг! — удивилась мама.
Наконец необычный предмет подплыл поближе. Оказывается, это было что-то вроде дома. На самом верху крыши, похожей на большую раковину, были прикреплены две золотые маски: одна плакала, другая смеялась. Под гримасничавшими масками виднелась полукруглая комната, затянутая паутиной. Наверное, одну стенку дома смыло волной. По обе стороны проема висели красные бархатные портьеры.
Муми-папа с любопытством вглядывался во мрак, пытаясь что-нибудь разглядеть.

— Есть тут кто-нибудь? — неуверенно спросил он.
Никто не ответил, Лишь хлопали от качки открытые двери, да комочки пыли порхали взад и вперед по голому полу.
— Надеюсь, жильцам удалось спастись, — озабоченно сказала мама. — Бедное семейство. Интересно, каким оно было? Ужасно вселяться в чужой дом таким образом.
— Голубушка, — сказал папа, — вода поднимается.
— Да, да, — ответила мама. — Тогда, пожалуй, мы переедем.
Она перебралась в свой новый дом и осмотрелась. Да, прежние жильцы были не очень-то аккуратными — это она поняла сразу. А кто не без греха? Зато эти прежние жильцы собрали целую коллекцию разных старинных вещей. Какая жалость, что одна стена рухнула. Правда, летом это не имеет значения…
— Куда же мы поставим стол? — спросил Муми-тролль.
— Сюда, посередине, — показала мама.
Она почувствовала себя гораздо спокойнее, когда очутилась в окружении мебели из собственной гостиной, мебели, обтянутой темно-коричневым плюшем с бахромой. Странная комната сразу приняла жилой вид. Муми-мама радостно уселась в кресло-качалку и принялась мечтать о занавесках и обоях небесно-голубого цвета.
— Теперь от нашего дома остался лишь флагшток, — мрачно сказал папа.
Мама похлопала его по лапе.
— У нас был замечательный дом, — сказала она, — гораздо лучше этого — нового. Но ты увидишь, скоро все будет, как прежде. (Дорогой читатель, Муми-мама глубоко ошибалась. Как прежде, быть уже не могло, ибо дом, куда они попали, был совсем необыкновенный дом, а семья, жившая в нем до муми-троллей, крайне необычной. Пока больше я ничего не скажу.)
— Давайте и флаг возьмем с собой, — предложил Хомса.
— Нет, пусть остается на месте, — отвечал папа. — Он так гордо реет.
Медленно плыли они через долину. И даже в проливе между Одинокими Горами видели, как развевается над водой и шлет им привет флаг муми-троллей.
А Муми-мама уже накрыла в новом доме стол для вечернего чая. Правда, стол с чайным сервизом выглядел несколько сиротливо в большой незнакомой зале. Но вокруг стола выстроились стулья; словно стражи, стояли трельяж и платяной шкаф. За ними в мрачном запустении, там, где царили пыль и безмолвие, скрывалась комната. Самым удивительным, однако, казался потолок, на котором должен был бы висеть парадный гостиный абажур с красными кисточками. Но потолок затемняли таинственные тени, а наверху что-то большое и неизвестное двигалось и болталось, раскачивалось взад и вперед, вторя движению дома по воде.
— Здесь так много непонятного, — прошептала про себя мама. — Но, с другой стороны, почему все обязательно должно быть привычным?
Она пересчитала чашки на столе и вспомнила, что забыла джем.
— Как жаль, — вздохнула огорченная Муми-мама. — Муми-тролль так любит чай с джемом. Как же я могла его забыть?
— Может, те, которые жили здесь до нас, тоже забыли взять с собой джем? — с надеждой предположил Хомса. — Может, его было трудно упаковать? А может, оставалось на донышке и не стоило забирать?
— Вот бы найти их джем, — неуверенно сказала мама.
— Я попытаюсь, — предложил Хомса. — Ведь должна же быть у них кладовка.
В зале оказалась одна-единственная дверь. Хомса вошел в нее и с изумлением обнаружил, что она — бумажная и что на другой стороне двери изображен камин. Потом Хомса стал взбираться вверх по лестнице, ведущей прямо в воздушное пространство.
— Видно, кто-то подшучивает надо мной, — подумал Хомса, — хотя, по-моему, тут ничего остроумного нет. Дверь должна куда-то вести, а лестница — подниматься наверх. Что станет с этим миром, если Миса будет вести себя, как Мюмла, а Хомса — как хемуль?
Повсюду валялся разный хлам — странные поделки из бумаги, ткани и дерева. Может быть, это были вещи, надоевшие их прежним хозяевам, которые так и не удосужились вынести все это на чердак или доделать.
— Чего ты тут шаришь? — раздался вдруг чей-то голос, и из шкафа, у которого не было ни полок, ни задней стенки, выпрыгнула Мюмла.
— Ищу джем, — ответил Хомса.
— Чего тут только нет! — затараторила Мюмла. — Может, и джем есть! Чудная, должно быть, жила здесь семейка!
— А мы кого-то видели! — важно добавила малышка Мю. — Кого-то, кто прячется от нас.
— Где? — спросил Хомса.
Мюмла показала на самый темный угол, заваленный хламом аж до потолка. Там, прижавшись к стене, стояла пальма и печально шуршала бумажными листьями.
— Негодяй! — прошептала Мю. — Притаился и ждет, а потом возьмет и убьет нас!
— Успокойся! — твердым голосом сказал Хомса.
Он подошел к раскрытой настежь дверце и осторожно потянул носом воздух. Затем он заглянул в узкий коридор, который таинственно извивался и исчезал в темноте.
— Наверняка где-то тут должна быть кладовка, — решил Хомса.
Втроем они вошли в коридор и увидели множество маленьких дверей. Мюмла вытянула шею и с трудом прочитала по слогам надпись на двери:
— Рек-ви-зит [4] Вещи (подлинные и сделанные), необходимые актерам по ходу действия спектакля.! — Рек-ви-зит. Подходящее имечко для негодяя!
Хомса собрался с духом и постучал, но Реквизита, как видно, не было дома.
Тогда Мюмла толкнула дверь, и она открылась.

Никогда еще им не доводилось видеть такую уйму вещей сразу! От пола до потолка громоздились полки, и на них в пестром беспорядке стояло все, что только вообще может стоять на полке. Огромные вазы с фруктами теснились рядом с игрушками, настольными лампами и фарфоровыми безделушками, железные кольчуги валялись среди цветов и инструментов, а чучела птиц торчали меж книг, телефонов и вееров. А были еще и ведра, и глобусы, и ружья, и коробки из-под шляп, и часы, и почтовые весы и уйма всякой всячины.

Малышка Мю прямо с плеча сестры вспрыгнула на полку. Уставившись в зеркало, она закричала:
— Глядите! Глядите! Я стала еще меньше. Я совсем исчезла!
— Но это же не настоящее зеркало, — объяснила ей Мюмла. — И никуда ты не исчезла.
А Хомса искал джем.
— Может, это повидло? Оно не хуже джема, — сказал он и поковырял пальцем в банке.
— Это крашеный гипс, — пояснила Мюмла.
Она взяла яблоко и лизнула его:
— Деревянное.
Малышка Мю рассмеялась.
А Хомса огорчился. Все вокруг ненастоящее, обманное. Привлеченный яркими красками, он протягивал лапку, но трогал лишь бумагу, дерево или гипс.
Золотые короны были просто невесомыми, цветы — бумажными, у скрипок не было струн, у ящиков — дна, а книги нельзя было даже раскрыть.
Обманутый в своих ожиданиях, честный Хомса задумался — что бы это могло значить, но не находил ответа. «Был бы я хоть капельку-капельку поумнее, — сокрушался Хомса. — Или старше на несколько недель».
— А мне все это нравится, — сказала Мюмла. — Как будто ничего съедобного, а на самом деле что-то здесь кроется.
— Разве? — удивилась малышка Мю.
— Ты уж лучше помолчи, — засмеялась сестра, — не задавай дурацких вопросов.
В этот миг кто-то фыркнул. Громко и презрительно.
Все испуганно посмотрели друг на друга.
— Ну, я пошел, — пробормотал Хомса. — Мне что-то не по себе.
Но тут из зала донесся страшный хохот, и легкое облако пыли поднялось с полок. Хомса схватился за меч и бросился в коридор. До них донесся крик Мисы.
В зале стояла кромешная тьма. Что-то большое и мягкое хлестнуло Хомсу по лицу. Он заморгал и вонзил свой деревянный меч прямо в невидимого врага. Раздался шелест, словно враг был матерчатый, и когда Хомса разжмурился, то увидел, что меч пробил дыру, сквозь которую лился дневной свет.

— Что ты сделал? — поразилась Мюмла.
— Убил Реквизита, — с дрожью в голосе ответил Хомса.
Мюмла совсем развеселилась и через дыру пролезла в зал.
— Что это вы тут натворили? — поинтересовалась она.
— Мама потянула за шнурок! — закричал Муми-тролль.
— И с потолка сразу обрушилось что-то огромное и страшное-престрашное, — добавила Миса.
— И вдруг в самом центре зала появился какой-то ландшафт, — пояснила фрекен Снорк. — Сначала мы подумали, что он настоящий. Но только до тех пор, пока ты не пробил мечом зеленую лужайку.
Мюмла обернулась и увидела ярко-зеленые березки, отражавшиеся в ярко-синем озере.
Из травы выглядывала мордочка Хомсы.
— Ну и ну, — рассказывала Муми-мама. — Я-то думала, что дернула шнур от занавески, а эта махина как рухнет! Подумать только, ведь она могла кого-нибудь прихлопнуть. Ты нашел джем?
— Нет, — ответил Хомса.
— Давайте все же попьем чаю, — предложила мама. — И будем любоваться картиной. Она удивительно красивая. Только бы вела себя поспокойнее.
И Муми-мама принялась разливать чай по — чашкам.
Тут кто-то рассмеялся. Это был презрительный старческий смех, и доносился он из темного угла, где стояла бумажная пальма.
— Почему вы смеетесь? — спросил Муми-папа.
— Не хотите ли выпить с нами чаю? — робко предложила Муми-мама.
В углу было тихо.
— Вероятно, это кто-то из прежних жильцов, — догадалась мама. — Но неужели так трудно выйти и представиться?
Они еще подождали, но ничего не случилось.
— Дети, чай стынет! — сказала наконец мама и принялась готовить бутерброды. Она как раз нарезала сыр, когда с потолка внезапно полил дождь.
Налетевший ветер печально завыл в углах.
Все бросились к окнам и увидели, что солнце мирно опускается на блестящую гладь летнего моря.
— Это заколдованное место! — взволнованно воскликнул Хомса.
И тут вдруг поднялась буря! Было ясно слышно, как волны бьются об отдаленный берег, как льет дождь, хотя снаружи по-прежнему стояла прекрасная погода. Потом налетела гроза. Сначала отдаленные, раскаты грома приближались, яркие молнии вспыхивали в зале, и вот уже над головами семейства муми-троллей разгрохотался гром.
А солнце, между тем, садилось в полной тишине!
И тут в доме начал вращаться пол. Сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, так, что чай выплескивался из чашек. Стол, стулья и вся семья муми-троллей, все их гости ехали по кругу, как на карусели, а рядом, тоже по кругу, мчались трельяж и платяной шкаф.
Ненастье кончилось так же внезапно, как и началось. Гром, молнии, дождь и ветер прекратились.
— Ну и чудеса случаются на этом свете! — воскликнула мама.
— Это все ненастоящее! — возразил Хомса. — На небе не было ни облачка. А молния три раза ударила в платяной шкаф, так и не расколов его! И пол, который вращался…
— А кто-то еще надо мной смеялся! — поддакнула Миса.
— Но теперь все это кончилось, — сказал Муми-тролль.
— Мы должны быть очень осторожны, — посоветовал папа. — Это опасный дом с привидениями. Здесь может произойти что угодно.
— Спасибо за чай, — поблагодарил Хомса.
Он ушел в самый конец залы и стал вглядываться в сумерки.

«Они ничуть не похожи на меня, — думал он. — Они испытывают какие-то чувства, различают цвета, слышат звуки и кружатся. Но что они чувствуют, видят и слышат и почему они кружатся, это их ни капельки не волнует».
И вот в воде погас последний отблеск солнечного шара.
В тот же миг зал рассветился огнями.
Пораженные новоселы подняли взоры от чашек к потолку. Над ними вспыхивали лампочки — то синим, то красным светом. Огни отражались в ночном море, как венец из звезд.
Было очень красиво и уютно. Внизу, у самого пола, засветилась дорожка из огней.
«Это чтобы никто не свалился в море, — подумала Муми-мама. — Как прекрасно все устроено в жизни. Однако после всех этих волнений и приключений я немного устала. Пойду-ка спать».
Но прежде чем мама натянула на мордочку одеяло, она все же сказала:
— Разбудите меня, если еще что-нибудь случится.
Чуть позднее, вечером, Миса спустилась к самой воде. Она видела, как взошла луна, и отправилась в полном одиночестве на ночную прогулку.
«Луна, как я», — грустно подумала Миса.
Она почувствовала себя такой покинутой и несчастной, что слезы навернулись на глаза.
— Почему ты плачешь? — спросил Хомса.
— Не знаю… здесь так хорошо, — ответила Миса.
— Ведь плачут от печали, — возразил Хомса.
— Луна и есть печаль, — едва вымолвила Миса и всхлипнула. — Луна и ночь. Печаль… и больше того — грусть.
— Как же, как же, — поддакнул Хомса.

Четвертая глава

О тщеславии и о том, как опасно ночевать на дереве

Прошло несколько дней.
Семья уже начала понемногу привыкать к своему новому удивительному жилищу. Каждый вечер, как только заходило солнце, зажигались красивые лампочки. Муми-папа обнаружил, что красные бархатные портьеры можно задернуть, и что под полом, у самой воды, имеется небольшой чуланчик, куда можно класть еду, чтобы она хранилась в холодке. Они обнаружили также множество висячих картин, еще более красивых, чем та, первая, с березками. Их можно было поднимать и опускать, сколько душе угодно. Больше всего муми-троллям нравилась картина, изображавшая веранду из светлых бревен, потому что она напоминала им Муми-долину. Собственно говоря, они были бы совсем счастливы, если бы не пугались всякий раз, когда странный смех обрывал их беседу. Иногда это было лишь фырканье. Кто-то шипел на них, но никогда не показывался на глаза. Муми-мама обычно ставила миску с едой в темный угол, где стояла бумажная пальма, и кто-то съедал все до последней крошки.
— Во всяком случае, этот Кто-то очень стеснительный, — объясняла мама.
— Этот Кто-то чего-то выжидающий, — возразила Мюмла.

Однажды утром Миса, Мюмла и фрекен Снорк расчесывали волосы.
— Мисе надо изменить прическу, — сказала Мюмла. — Ей не идет прямой пробор.
— И челка ей ни к чему, — добавила фрекен Снорк, начесывая свои шелковистые волосы. Она слегка поправила кончик хвоста и повернула голову, чтобы посмотреть, не свалялся ли пушок на спине.
— Наверное, приятно иметь такую гладкую шерстку? — спросила Мюмла.
— Очень, — ответила довольная фрекен Снорк. — Миса, а у тебя шерстка такая же гладкая?
Миса промолчала.
— У Мисы, наверное, такая же гладкая шерстка, — сказала Мюмла, закручивая волосы в узел.
— А может, ей подойдут мелкие кудряшки? — предложила фрекен Снорк.
Вдруг Миса топнула ногой:
— Старые трещетки! Надоели со своими челками и кудряшками! Воображаете, будто все на свете знаете! А еще эта фрекен Снорк, у которой платья и то нет! Я бы никогда, никогда в жизни не стала ходить без платья. Я бы лучше умерла, чем стала ходить без платья! — и разрыдавшись, бросилась бегом через гостиную в коридор.
Всхлипывая, она ощупью пробиралась в темноте, пока не застыла от страха: она вспомнила того, кто так странно смеялся! Миса перестала плакать и испуганно попятилась. Она шарила и шарила в поисках двери в залу. Но чем дольше она ее искала, тем становилось страшнее. Наконец Миса отыскала дверь и распахнула ее.
Но вбежала Миса вовсе не в залу, а в другую, незнакомую комнату — слабо освещенное помещение со множеством выставленных в ряд отрубленных голов на ужасно длинных, худых шеях. Все эти головы, поросшие необыкновенно густыми волосами, были повернуты к стене.
«Подумать только, если бы они глазели на меня…» — ужаснулась Миса.
Она была так напугана, что боялась шевельнуться и лишь завороженно смотрела на золотистые кудри, черные локоны и рыжие завитушки…
Между тем в гостиной фрекен Снорк мучилась раскаянием.
— Да не думай ты о ней, — посоветовала ей Мюмла. — Миса слишком обидчива.
— Но она ведь права, — пробормотала фрекен Снорк, взглянув на свой живот. — Я должна носить платье.
— Этого еще не хватало, — сказала Мюмла. — Вот насмешила!
— Но сама-то ты в платье! — возразила фрекен Снорк.
— Так это же я, — весело сказала Мюмла. — Послушай-ка, Хомса, как, по-твоему, нужно фрекен Снорк платье?
— Конечно, если ей холодно, — ответил Хомса.
— Нет, нет, вообще, — сказала фрекен Снорк.
— Или если пойдет дождь, — посоветовал Хомса, — но тогда, разумеется, следует обзавестись плащом.
Фрекен Снорк покачала головой. Постояв минутку в раздумье, она сказала:
— Пойду, помирюсь с Мисой.
Она взяла карманный фонарик и вышла в коридор. Там никого не было.
— Миса! — тихонько позвала фрекен Снорк. — Знаешь, мне нравится твой прямой пробор…
Но Миса не отвечала. Фрекен Снорк увидела узкую полоску света, пробивавшуюся сквозь полуоткрытую дверь, и на цыпочках вошла туда. Там сидела Миса, и волосы у нее были совсем другие.
Длинные золотистые локоны обрамляли ее озабоченное лицо. Миса посмотрела на себя в зеркало и вздохнула. Затем взяла другие, не менее прекрасные волосы и натянула их по самые глаза, закрыв челкой лоб. Но и эти рыжие пышные кудри не украсили ее. Наконец дрожащими лапками она взялась за локоны, которые приберегла напоследок, потому что они нравились ей больше всех остальных. Иссиня-черные, как вороново крыло, волосы были украшены золотыми блестками, сверкавшими словно слезинки. Затаив дыхание, Миса примерила новый парик. С минуту она внимательно рассматривала себя в зеркале. Затем так же медленно сняла волосы и уставилась в пол.

Фрекен Снорк бесшумно выскользнула в коридор. Она поняла, что Мисе лучше побыть одной.
Но и обратно в залу фрекен Снорк не вернулась. Она пошла дальше по коридору, потому что почувствовала манящий и сладковатый запах — запах пудры. Кружок света от карманного фонарика бегал вверх-вниз по стенам и остановился наконец на магическом слове «Гардеробная».

— Платья! — прошептала фрекен Снорк. — Там платья!
Она нажала на ручку двери и вошла.
— О! Какое чудо! — пролепетала она. — О, как прекрасно!
Платья, платья, куда ни кинешь взгляд, всюду платья. Они висели бесконечными рядами, сотнями, одно за другим: тяжелая сверкающая парча, легкие облачка тюля, черный, как ночь, бархат. Повсюду мерцали разноцветные блестки, перемигиваясь короткими вспышками, словно огни маяка.
Ошеломленная фрекен Снорк подошла ближе. Она гладила платья, обнимала их, зарывалась в них мордочкой, прижимала к груди. Платья шуршали, пахли пылью и духами, окутывали ее мягкими складками. Внезапно фрекен Снорк выпустила платья из лапок и немного постояла на голове.

— Это чтобы успокоиться, — прошептала она про себя. — Мне надо успокоиться, иначе я умру от счастья. Платьев так много…
Перед обедом Миса грустила в углу залы.
— Привет! — сказала фрекен Снорк и уселась рядом.
Миса искоса посмотрела на нее, но ничего не ответила.
— Я ходила по дому и искала себе платье, — рассказывала фрекен Снорк. — Нашла несколько сотен платьев и ужасно обрадовалась.
Миса издала звук, который мог означать что угодно.
— Может, и тысячу, — продолжала фрекен Снорк. — Я все смотрела и примеряла, — и мне становилось все грустнее и грустнее.
— Неужели! — воскликнула Миса.
— Ну разве все это не удивительно! — сказала фрекен Снорк. — Понимаешь, их было слишком много. Мне никогда не успеть переменить их и не решить, какое из них самое красивое. Я чуть не испугалась. Если бы там висело всего два платья, я бы выбрала самое лучшее.
— Это было бы куда легче, — согласилась Миса.
— Поэтому я взяла и сбежала из гардеробной, — закончила фрекен Снорк.
Потом они помолчали, наблюдая, как Муми-папа накрывает на стол.
— Подумать только, — сказала фрекен Снорк, — подумать только! Какая тут раньше жила семья! Тысяча платьев! Пол, который вращается, висячие картины, гардероб, битком набитый вещами. Мебель из бумаги и искусственный дождь. Как, по-твоему, выглядели прежние хозяева?
Миса вспомнила чудесные локоны и вздохнула.
А за спиной Мисы и фрекен Снорк, среди пыльного хлама, за бумажной пальмой поблескивали внимательные маленькие глазки. Глазки презрительно разглядывали Мису и фрекен Снорк, а потом, скользнув по гостиному гарнитуру, остановились на маме, которая раскладывала по тарелкам кашу. Глазки стали совсем крошечными, а мордочка насмешливо сморщилась.
— Обед подан! — крикнула Муми-мама.
Взяв тарелку с кашей, она поставила ее на пол под пальму. Все бросились к столу.
— Мама! — сказал Муми-тролль и потянулся за сахаром. — Мама, ты не находишь…
Тут он осекся и выпустил из лап сахарницу, которая со звоном упала на пол.
— Глядите! — прошептал он. — Глядите!
Все обернулись и посмотрели.
Какая-то тень отделилась от стены в темном углу. Что-то серое и сморщенное шмыгнуло по полу гостиной, заморгало от солнечного света и затрясло седыми усами, враждебно оглядывая семью муми-троллей и всех остальных гостей.

— Я — Эмма, — высокопарно представилась старая театральная крыса. — Я хочу только сказать, что терпеть не могу кашу. Уже третий день вы едите кашу.
— Завтра утром будет молочный суп, — робко пообещала мама.
— Я ненавижу молочный суп, — отрезала Эмма.
— Может быть, вы, Эмма, посидите с нами? — предложил папа. — Мы думали, что дом необитаем, и поэтому…
— Дом, — прервала его Эмма и фыркнула. — Дом! Это не дом!
Она подобралась поближе, но за стол не села.
— Может, она сердится на меня? — прошептала Миса.
— А что ты сделала? — спросила Мюмла.
— Ничего, — пробормотала Миса, опустив глаза в тарелку. — Просто, так мне кажется.
Мне всегда кажется, что кто-то на меня сердится. Будь я самой прекрасной мисой на свете, тогда все было бы иначе…
— Ну, раз ты не самая прекрасная миса на свете, не о чем и говорить, — съязвила Мюмла, продолжая уплетать кашу.
— Эмма, а ваша семья спаслась? — сочувственно спросила Муми-мама.
Эмма не ответила, она смотрела на сыр… Потом схватила ломтик сыра и сунула его в карман. Ее взгляд блуждал по столу и остановился на блинчике.
— Это наш блинчик! — закричала малышка Мю. Она прыгнула на стол и уселась на блинчик.

— Это — некрасиво, — упрекнула ее Мюмла и, столкнув сестру с блинчика, почистила его и спрятала под скатерть.
— Дорогой Хомса, — торопливо сказала Муми-мама. — Сбегай и посмотри, не найдется ли в кладовке чего-нибудь вкусненького для Эммы.
Хомса помчался в кладовку.
— Кладовка! — возмутилась Эмма. — Кладовка! Вы называете суфлерскую будку кладовкой! Вы называете сцену гостиной, кулисы — картинами, занавес — занавеской, а реквизит — дядей! — Она раскраснелась, и мордочка ее сморщилась. — Я рада, — кричала она. — Я очень рада, что маэстро Филифьонк — вечная ему память! — вас не видит! Вы ничего не знаете о театре, даже меньше, чем ничего, у вас нет ни малейшего представления о театре!
— Там осталась лишь старая-престарая салака, — сообщил Хомса. — Если это, конечно, не селедка.
Эмма так и выхватила у него рыбку и с высоко поднятой головой прошаркала в свой угол. Она долго там чем-то гремела и, вытащив наконец большую метлу, принялась усердно мести.
— Что такое театр? — обеспокоенно прошептала Муми-мама.
— Не знаю, — отвечал папа. — Похоже, нам следует этим поинтересоваться.
Вечером запах цветущей рябины заполнил залу. Птички порхали под самым потолком, охотясь за пауками, а малышка Мю повстречала на ковре большого страшного муравья.

Только теперь все заметили, что театр плывет в лесу.
Все пришли в сильное волнение. Забыв свой страх перед Эммой, сгрудились у самой воды, разговаривая и размахивая лапами. Привязав дом к большой рябине, Муми-папа прикрепил канат к своей палке, а палку воткнул в крышу чулана.
— Не смейте разрушать суфлерскую будку! — закричала Эмма. — Это, что, по-вашему, театр или пароходная пристань?
— Вероятно, это и в самом деле театр, раз вы, Эмма, так утверждаете, — смиренно сказал папа. — Но никто из нас не знает, что это такое.
Эмма молча уставилась на него. Покачав головой, она пожала плечами, презрительно фыркнула и снова принялась мести пол.
Муми-тролль стоял, разглядывая высоченное дерево. Рои пчел и ос кружились вокруг белых цветов, а ствол красиво изогнулся, образовав вместе с веткой колыбельку, вполне пригодную для какого-нибудь малютки.
— Я буду спать ночью на этом дереве, — внезапно объявил Муми-тролль.
— Я — тоже, — тотчас сказала фрекен Снорк.
— И я! — закричала малышка Мю.
— Мы будем спать дома, — решительно сказала Мюмла. — На дереве могут водиться муравьи, и если они тебя покусают, ты распухнешь и станешь толще и круглее апельсина.
— Но я хочу стать больше, хочу-стать-больше, хочу-стать-больше! — кричала малышка Мю.
— А теперь будь умницей! — наставляла ее сестра. — Иначе придет Морра и заберет тебя.
Муми-тролль по-прежнему стоял, разглядывая зеленую крону дерева. Здесь все напоминало Муми-долину. Муми-тролль потихоньку насвистывал, думая о веревочной лестнице.
Тотчас прибежала Эмма.
— Перестань свистеть! — закричала она.
— Почему это? — спросил Муми-тролль.
— Свистеть в театре — плохая примета, — тихо прошептала Эмма. — Даже этого вы не знаете.
Что-то бормоча и постукивая метлой, она заковыляла в темноту. Все в растерянности смотрели ей вслед, и на какое-то мгновение им всем стало не по себе. Но вскоре они обо всем забыли.

Вечером мама постелила Муми-троллю и фрекен Снорк на дереве. Потом приготовила для них корзинку с завтраком.
Миса тоже взглянула на дерево:
— Мне бы хоть один разочек поспать на дереве…
— За чем же дело стало? — спросила Муми-мама.
— Меня никто туда не приглашал, — уныло ответила Миса.
— Возьми перину, милочка, и полезай, — посоветовала мама.
— Нет, теперь мне больше не хочется, — сказала Миса и удалилась. Она уселась в углу и заплакала.
«Почему все так получается? — думала она. — Почему все так печально и сложно в моей жизни?»
А Муми-мама долго не могла уснуть. Она лежала, прислушиваясь к всплескам воды под полом, и испытывала смутное беспокойство. Она слышала, как Эмма шаркала взад-вперед по сцене, что-то бормоча себе под нос, а в лесу выл какой-то незнакомый зверь.
— Муми-папа! — прошептала она.
— М-м-м… — просопел из-под перины папа.
— Я что-то волнуюсь.
— Все будет хорошо, вот увидишь, — пробормотал папа и снова зевнул.
А мама лежала, вглядываясь в лес… И наконец задремала.

Прошел, наверное, целый час.
Серая тень скользнула по полу и замерла возле кладовки. Это была Эмма. Собрав все свои старческие силы, удесятеренные гневом, она вытащила палку из дырки в крыше чулана и забросила ее далеко в воду.
— Я им покажу, как разрушать суфлерскую будку! — бормотала Эмма себе под нос.
Мимоходом она схватила со стола банку с сахаром и, высыпав содержимое в карман, отправилась спать в свой угол.
Освобожденный от швартов, дом тотчас поплыл по течению. Переливающаяся гирлянда из синих и красных лампочек еще некоторое время мелькала среди деревьев. Но вскоре и она исчезла, и лишь луна молочным светом заливала лес.

Пятая глава

О том, что бывает, когда свистят в театре

Фрекен Снорк проснулась от холода. Ее челка была совершенно мокрая. В деревьях клубился туман, в двух шагах уже ничего нельзя было разглядеть. Влажные, черные, как уголь, стволы облепили мхи и лишайники, за ночь они сделались совершенно белыми.
Фрекен Снорк еще глубже зарылась головой в перину и попыталась досмотреть свой приятный сон: ей снилось, что мордочка у нее совсем маленькая и необыкновенно очаровательная. Но заснуть ей так и не удалось.
Внезапно ей почудилось что-то недоброе. Встревоженная предчувствием, она огляделась.
Деревья, туман, вода. А дома нет! Дом исчез! Их с Муми-троллем бросили на произвол судьбы! На мгновение фрекен Снорк утратила дар речи. Затем начала осторожно трясти Муми-тролля.
— Спаси меня, — шептала она, — милый, добрый, спаси меня!
— Это что, новая игра в спасение? — сонно спросил Муми-тролль, приподнимаясь.
— Нет, это взаправду! — фрекен Снорк глядела на него почерневшими от страха глазами.
Кругом капало. «Кап-кап-кап», — лепетали капли, разбиваясь о темную воду. За ночь опали лепестки цветов на деревьях. Было холодно. Прижавшись друг к другу, они долго сидели, не двигаясь. Фрекен Снорк тихо плакала, уткнувшись в перину. Наконец Муми-тролль встал и машинально снял с ветки корзину с едой.
Она была набита маленькими аккуратными бутербродиками, завернутыми в шелковистую бумагу. В каждом свертке по два. Муми-тролль сложил бутербродики рядом один к одному, но есть ему не хотелось.
Но тут он увидел надписи на свертках: их сделала мама. На каждом стояло либо «Сыр», либо «Только с маслом», либо «Дорогая колбаса», либо «С добрым утром!». На самом большом пакете мама написала: «Это от папы». В нем оказалась банка крабов, которую папа берег с весны.
И Муми-тролль сразу понял, что это приключение не такое уж опасное.
— Ну, хватит слез, давай-ка лучше съедим бутерброды, — сказал он. — Будем пробираться дальше через лес. И расчеши челку, ведь ты такая красивая. Мне нравится смотреть на тебя.
Весь день Муми-тролль и фрекен Снорк перебирались с дерева на дерево. Наступил уже вечер, когда они наконец заметили, что под водой растет зеленый мох; вскоре они разглядели покрытую тем же мхом твердую землю.
О, как чудесно снова стоять на земле, в настоящем еловом лесу, зарываясь лапами в настоящий мягкий мох! В вечерней тишине куковали кукушки, а под плотной сенью елей вились полчища комаров. (К счастью, комару не под силу прокусить шкуру муми-тролля!)
Муми-тролль с удовольствием растянулся на поросшей мхом земле. Ему казалось, что голова его все еще кружится оттого, что мимо несется и несется быстрый поток воды.
— Я притворюсь, будто ты похитил меня, — прошептала фрекен Снорк.
— Да так оно и есть, — дружелюбно ответил Муми-тролль. — Ты отчаянно кричала, а я все равно тебя похитил.
Солнце зашло, но в июне настоящей темноты не бывает. Ночь была прозрачной, сказочной, полной волшебства. Под елями мелькнула искорка и вспыхнул огонек. Это был маленький костер из хвоинок и веточек, а вокруг костерка толпилось множество крохотных обитателей леса, они пытались столкнуть еловую шишку в огонь.

— У них что, костер в честь летнего солнцестояния? — спросила фрекен Снорк.
— Похоже, что так, — грустно согласился Муми-тролль. — А мы с тобой позабыли, что сегодня день летнего солнцестояния.
Муми-тролля и фрекен Снорк охватила тоска по дому…
Обычно ко дню летнего солнцестояния папа припасал пальмовое вино. На берегу моря зажигали костер, и все обитатели леса и долины приходили взглянуть на него. Дальше по берегу и на островах горели и другие костры, но костер муми-троллей всегда бывал самым большим. Когда он разгорался в полную силу, Муми-тролль входил в теплую морскую воду, купался и плавал, нырял под волны, и любовался огнем.
— Костер отражался в воде, — вспоминал Муми-тролль.
— Верно, — отозвалась фрекен Снорк. — И когда он догорал, мы собирали девять самых разных цветов и клали их под подушку. Ведь по поверью все, что приснилось, сбудется — только нельзя проронить ни словечка, пока собираешь цветы, и потом тоже…
— А тебе снились когда-нибудь вещие сны? — спросил Муми-тролль.
— Еще бы, — кивнула фрекен Снорк. — И всегда что-то приятное.
Еловый лес вокруг поредел и внезапно расступился, открыв небольшую низину, заполненную густым молочным туманом, будто чашка молоком.
Муми-тролль и фрекен Снорк в испуге остановились на опушке. Они разглядели домик. Труба и столбики калитки были увиты гирляндами.
В тумане послышался звон колокольчика, затем наступила тишина, потом снова раздался звон колокольчика. Но из трубы не шел дым, и в окне не мерцал огонек.

А что же происходило в это печальное утро на борту плавучего театра? Конечно же, больше всех горевала Муми-мама. Она не притрагивалась к еде, и, сидя в качалке, беспрестанно повторяла:
— Бедные детки, мой бедный сынок! Одни-одинешеньки… Наверное, они никогда не найдут дорогу домой! Подумать только, что будет, когда наступит ночь и закричат совы…
— Раньше августа они не кричат, — успокоил ее Хомса.
— Все равно, — плакала мама. — Всегда кто-то страшно кричит…
Муми-папа печально посмотрел на пробоину в потолке.
— Это я виноват, — сказал он.
— Не кори себя, — сквозь слезы утешала его мама. — Наверно, тебе попалась старая и гнилая палка. Кто же мог знать? Нет, Муми-тролль и фрекен Снорк наверняка найдут дорогу домой! Конечно, они вернутся домой!
— Если их не съедят, — пролепетала малышка Мю. — Муравьи-то уж, наверно, покусали их так, что они теперь стали толще апельсинов!
— Ступай играть, а то останешься без сладкого, — сказала Мюмла.
Миса оделась в траур и, усевшись в угол, горько плакала.
— Ты что, в самом деле так их жалеешь? — сочувственно спросил Хомса.
— Нет, самую малость, — ответила Миса. — Но я пользуюсь каждым удобным случаем, чтобы поплакать…
— Понятно, — сказал Хомса и попытался представить себе, как же такое случилось.
Он обследовал дыру в крыше чулана, весь — пол в зале и вдруг под ковром обнаружил какой-то люк. Он вел прямо в черную клокочущую воду. Хомса был заинтригован.
— Может, мусоропровод? — рассуждал он. — Или вход в бассейн? А что, если отсюда они выбрасывали своих врагов?
Почему-то никто не обратил внимания на его находку. Только малышка Мю легла на живот и стала смотреть в воду.
— Пожалуй, это точно люк для выбрасывания врагов, — сказала она. — Прекрасная ловушка для маленьких и больших негодяев!
Весь день она так пролежала на животе, сводя глаз с таинственного люка, в надежде увидеть негодяев, но, к сожалению, ни одного не увидела.

Беда случилась еще до обеда.
Эмма не показывалась целый день и даже не явилась к обеду.
— Может быть, она заболела? — спросила Муми-мама.
— Ничего подобного! — возразила Мюмла. — Просто стащила так много сахара, что теперь питается только им.
— И все-таки, голубушка, пойди-ка посмотри, не заболела ли она, — устало попросила Муми-мама.
Мюмла заглянула в угол, где спала Эмма, и спросила:
— Муми-мама интересуется, не болит ли У вас, тетенька, живот? Подумать только, сколько сахару вы уперли!
Эмма ощетинилась.
Но прежде чем она нашлась, что ответить на такую дерзость, весь дом вздрогнул от сильного толчка, и пол встал дыбом.
Хомса еле увернулся от падающих обеденных тарелок, а картины рухнули и погребли под собою зал.
— Мы сели на мель! — закричал Муми-папа придушенным голосом из-под бархатного занавеса.
— Мю! — звала Мюмла. — Где ты, сестричка? Отзовись!
Но малышка Мю не смогла бы ей ответить, даже если бы захотела — она скатилась через люк прямехонько в черную воду.
Вдруг послышался отвратительный хохочущий звук. Это смеялась Эмма:
— Ха! Ха! Вот вам за то, что свистели в театре!
Если бы малышка Мю была чуть поувесистей, она непременно бы утонула. Но Мю, словно пузырек, вынырнула из водоворота, отфыркиваясь и отплевываясь. Поток тотчас подхватил ее и понес все дальше и дальше.

Шестая глава

О том, как отомстили Сторожу парка

«Страсть, как забавно, — думала малышка Мю. — Вот уж удивится моя сестрица!»
Оглядевшись вокруг, она заметила поднос для пирожков и шкатулку Муми-мамы. Недолго думая, Мю выбрала шкатулку и залезла туда, хотя на подносе еще оставалось несколько пирожков.
Покопавшись в шкатулке и спокойненько разворошив несколько мотков ангорской шерсти, малышка Мю свернулась калачиком в уютной шерстяной ямке и безмятежно заснула.
А шкатулка с нитками плыла и плыла. Наконец ее занесло в заливчик. Покачавшись в прибрежных камышах, она вскоре увязла в иле. Но малышка Мю не проснулась. Она не проснулась даже тогда, когда рыболовный крючок зацепил ее плавающий домик. Крючок дернулся разок-другой, леска натянулась и…
Дорогой читатель! Приготовься к неожиданности. Случайности и совпадения творят чудеса. Совершенно случайно семейство муми-троллей и Снусмумрик оказались в одном заливе в одно и тоже время — вечером, на исходе дня летнего солнцестояния. В своей старой зеленой шляпе Снусмумрик стоял на берегу и таращился на попавшую на крючок шкатулку.

— Клянусь шляпой, это маленькая мюмла, — хмыкнул Снусмумрик и вынул трубку изо рта. Он прикоснулся к малышке Мю тонким концом удочки и приветливо сказал: — Не бойся!
— Я даже муравьев не боюсь, — ответила Мю.
Снусмумрик и крошка Мю внимательно посмотрели друг на друга. В последний раз они виделись, когда Мю была такой маленькой, что ее было почти не заметно. Поэтому нет ничего удивительного, что они едва узнали друг друга.
— Агу, детка! — сюсюкнул Снусмумрик и почесал за ухом.
— Сам ты «агу»! — фыркнула Мю.
Снусмумрик вздохнул. Он приехал сюда по важному делу, надеясь хоть немного побыть в одиночестве, прежде чем вернуться в Муми-долину. И вот тебе на: растяпа мюмла посадила свое дитятко в шкатулку для ниток.
— Где твоя мама? — спросил он.
— Ее съели, — пошутила Мю. — А у тебя есть с собой какая-нибудь еда?
Снусмумрик показал трубкой на маленькую кастрюльку с горошком, висевшую над костром. Поблизости стояла другая кастрюлька с горячим кофе.
— Но ты, небось, пьешь только молоко? — спросил он.
Малышка Мю презрительно засмеялась. Не моргнув глазом, она проглотила целых две чайных ложечки кофе и съела по, крайней мере, четыре горошины. Залив огонь водой, Снусмумрик протянул:
— Ну и ну!
— А теперь мне снова хочется спать, — канючила малышка Мю. — Мне нравится спать в карманах.
— Ладно, — сказал Снусмумрик и сунул ее в карман. — Хорошо хоть, что ты знаешь, чего хочешь.
Шмоток ангорской шерсти крошка Мю прихватила с собой.
А Снусмумрик отправился дальше бродить по прибрежным лугам.
Девятый вал, обессилев, присмирел в бухте. От извержения вулкана остались лишь облака пепла да чудесные темно-багровые закаты, которыми частенько любовался Снусмумрик. Он не имел ни малейшего представления о том, что случилось с его друзьями в Муми-долине, и полагал, что они, как всегда, мирно чаевничают на своей веранде, празднуя день летнего солнцестояния.
Правда, иногда ему приходила в голову мысль, что, наверное, Муми-тролль заждался его… Но прежде чем возвратиться, Снусмумрик должен был свести счеты со Сторожем парка. А дело это можно было уладить лишь в день летнего солнцестояния.
Снусмумрик достал губную гармошку и принялся наигрывать любимую песенку Муми-тролля про зверяток и бантики.
Малышка Мю тотчас проснулась и выглянула из кармана.
— Я тоже знаю эту песенку! — закричала она.
И Мю запела тоненьким и пронзительным, похожим на комариный писк, голоском:
Бантики, бантики, бантики тролли к хвостам привязали.
Хемули, хемули, хемули в новых венках щеголяли.
Миса, не хнычь и не дуйся, а лучше-ка спой.
Или спляши, и Хомса потанцует с тобой.
Скроется месяц, и в муми-троллином саду
Станет красиво от красных тюльпанов в цвету.
Снова мы вместе, а вместе и ночью не страшно.
Нет только Мюмлы. Ну, где же ты, Мюмла-бродяжка?
— Где ты слышала эту песню? — удивился Снусмумрик. — Ты спела ее почти без ошибок. Может, ты вундеркиндик?
— Можешь не сомневаться, — ответила малышка Мю. — Кроме того, у меня есть секрет.
— Секрет?
— Да, секрет. Дождь и гром среди ясного неба, а пол вертится, как карусель. Больше я ничего не скажу!
— У меня тоже есть секрет, — сказал Снусмумрик. — Я спрятал его в рюкзаке. Ты увидишь его, как только я сведу счеты с этим негодяем!
— Большим или маленьким? — пискнула малышка Мю.
— Маленьким, — ответил Снусмумрик.
— Это хорошо, — сказала малышка Мю. — С маленьким легче справиться.
Довольная, она юркнула в моток ангорской шерсти, а Снусмумрик, крадучись, зашагал вдоль длинного забора. На заборе висели таблички с надписями:
СТРОГО ЗАПРЕЩАЕТСЯ ВХОДИТЬ НА ТЕРРИТОРИЮ ПАРКА!

Сторож со Сторожихой жили, само собой разумеется, в парке. Они подстригали деревья, придавая им форму шара или куба. Дорожки в парке были прямые, как стрелы. Не успевала травка подрасти, как они ее тут же сбривали, и бедняге снова приходилось, напрягая все силы, тянуться вверх.
Лужайки с подстриженной травой были обнесены высоким штакетником, и повсюду торчали надписи, сделанные большими черными буквами: запрещается то-то и то-то.
В этот ужасный парк каждый день приходили двадцать четыре малютки. Они были ничьи. Их то ли бросили, то ли они сами потерялись. Это были мохнатые лесные малютки. Они ненавидели и парк, и песочницу, в которой их заставляли играть, потому что им, как всем малюткам, хотелось лазить по деревьям, стоять на голове, бегать по траве…
Но ни Сторож, ни Сторожиха этого не понимали.
Что оставалось малышам? Они бы с радостью закопали и Сторожа и Сторожиху в песок, но, увы, были слишком малы, чтобы справиться с таким сложным делом.
И вот теперь в этот самый парк пришел Снусмумрик. Он крался вдоль забора, поглядывая на своего заклятого врага — Сторожа.
— Как ты собираешься с ним поступить? — спросила малышка Мю. — Повесить, сварить или сделать из него набитое чучело?
— Напугать, — ответил Снусмумрик и еще крепче закусил трубку. — На свете есть одно-единственное существо, которое я по-настоящему ненавижу: это Сторож. Я хочу сорвать и уничтожить все его отвратительные таблички.
Снусмумрик порылся в рюкзаке и вытащил оттуда мешочек, битком набитый маленькими белыми семенами.
— Что это? — спросила Мю.
— Семена хатифнаттов, — ответил Снусмумрик.
Мю удивилась:
— Разве хатифнатты рождаются из семян?
— Конечно, — сказал Снусмумрик. — Но все дело в том, что сеять эти семена нужно вечером, и только в день летнего солнцестояния.
Сквозь рейки ограды он начал осторожно бросать семена хатифнаттов на лужайку, стараясь, чтобы они падали подальше друг от друга, иначе хатифнатты сцепятся лапками, когда станут появляться на свет. Мешочек вскоре опустел, а Снусмумрик сел на землю и стал ждать.
Солнце клонилось к закату, но было очень тепло, и хатифнатты начали прорастать: на аккуратно подстриженной лужайке забелели круглые головки, немножко похожие на шампиньоны.
— Посмотри вон на того, — сказал Снусмумрик, — у него скоро прорежутся глазки!
И верно, через минуту на белоснежной кругляшке заморгали реснички…
— Когда они рождаются, то ужас какие электрические, — объяснил Снусмумрик. — Смотри, у них уже появляются лапки.
Хатифнатты потрескивали и искрили все сильней и сильней, но Сторож ничего не замечал, потому что не спускал глаз со своих, малышей. А лужайки уже сплошь были заняты хатифнаттами. Пахло серой и жженой резиной. Сторожиха принюхалась:
— Чем это так подозрительно пахнет? Эй, малышня, кто из вас воздух испортил?
Но тут по земле побежали слабые электрические разряды.
Сторож забеспокоился: его металлические пуговицы начали потрескивать. Сторожиха вскрикнула и вскочила на скамейку. Дрожащей рукой она показывала на лужайку.

Хатифнатты уже совсем выросли и теперь двигались прямо на Сторожа. Их притягивали наэлектризованные пуговицы его мундира. В воздухе мелькали микромолний, и пуговицы все чаще и чаще потрескивали. Вдруг у Сторожа засветились уши, волосы, миг — и он весь заискрился, пылая словно выхваченная из костра головешка. Сторож кинулся к воротам, преследуемый полчищем хатифнаттов.
А Сторожиха уже перелезала через забор. Только удивленные малыши по-прежнему сидели в своей песочнице.
— Здорово! — восхищенно сказала маленькая Мю.
Снусмумрик кивнул и, сдвинув на затылок свою старую верную шляпу, сказал:
— А теперь мы сорвем все таблички, и пусть каждая травка-муравка растет, где ей захочется!
Всю свою жизнь Снусмумрик мечтал сорвать таблички, запрещавшие делать все то, что ему нравилось делать, и теперь аж весь дрожал от нетерпения. Наконец-то! Перво-наперво он набросился на табличку — КУРИТЬ ВОСПРЕЩАЕТСЯ! Затем схватил ту, что гласила: ЗАПРЕЩАЕТСЯ СИДЕТЬ НА ТРАВЕ! Потом полетела ко всем чертям третья: ЗАПРЕЩАЕТСЯ СМЕЯТЬСЯ И СВИСТЕТЬ! Туда же отправилась табличка: ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПРЫГАТЬ!
Лесные малыши таращились на разбушевавшегося Снусмумрика, все больше и больше удивляясь.
Но мало-помалу и они поверили, что храбрый Снусмумрик пришел, чтобы спасти их. И они выскочили из песочницы и обступили его.
— Разбегайтесь, малыши! — объявил Снусмумрик. — Куда хотите — туда и идите!
Но они не разбегались, а глядя ему в затылок, шли по пятам. И даже когда, сорвав последнюю табличку, Снусмумрик надел свой рюкзак, чтобы отправиться в путь, они по-прежнему не отставали от своего освободителя.
— Хорошего понемножку, детки! — растерялся Снусмумрик. — Ступайте-ка по домам! К папочкам-мамочкам!
— А вдруг у них нет мам и пап? — предположила Мю.
— А я-то здесь при чем? Я не приучен возиться с малявками, — испуганно оправдывался Снусмумрик. — Я даже не уверен, что они мне нравятся.
— Зато ты нравишься им, — сказала Мю и улыбнулась.
Снусмумрик растерянно взглянул на притихшую стайку восхищенных малышей, пристроившихся у его ног, потом на крошку Мю:
— У меня и с тобой-то хлопот полон рот… Ну, да ладно! Ничего не поделаешь! Пошли, что ли?
И Снусмумрик зашагал по лугам, полям, лесам, а за ним двадцать четыре малыша. Снусмумрик старался на них не оглядываться. Его одолевали мрачные мысли. Например, что делать, если они проголодаются или промочат ножки… А если у них заболят животики?

Седьмая глава

Об опасностях, которые грозят всем-всем без исключения в ночь летнего солнцестояния

День летнего солнцестояния был на исходе. В половине одиннадцатого Снусмумрик достроил наконец шалаш из еловых веток для своих малышей. В то же самое время, только на другом конце того же леса, Муми-тролль и фрекен Снорк замерли на месте, прислушиваясь.
Колокольчик, звеневший в тумане, умолк, Лес спал, а маленький домик печально смотрел на них своими черными окошками.
В домике сидела Филифьонка и слушала, как тикали часы; время шло. Иногда она подходила к окну и вглядывалась в светлую ночь, и тогда колокольчик, украшавший кончик ее колпачка, позвякивал. Обычно звон колокольчика подбадривал Филифьонку, но нынешним вечером он только усиливал ее тоску. Она тяжело вздыхала, ходила взад и вперед, садилась и снова вставала.
Она поставила на стол три тарелки, три стакана и букет цветов, а в духовке томился кекс, совершенно почерневший от ожидания.
Филифьонка взглянула на часы, на гирлянды из листьев, потом посмотрела на себя в зеркало и заплакала. Колпачок съехал на лоб, колокольчик звякнул, слезы медленно закапали в пустую тарелку.
И вдруг кто-то постучал в дверь!
Филифьонка встрепенулась, быстро вытерла слезы и кинулась открывать дверь.
— О… — разочарованно протянула она.
— С праздником, с Ивановым днем! — сказала фрекен Снорк.
— Спасибо, — смущенно отвечала Филифьонка. — Спасибо, вы очень любезны. И вам доброго праздника!
— Мы зашли спросить. Нам надо узнать про один плавучий дом. Вернее — театр. Не заплывал ли в ваши края некий театр?
— Театр? — подозрительно переспросила Филифьонка. — Нет! Наоборот! То есть нет, ничего похожего…
— Ну, тогда мы пошли, — сказал Муми-тролль.
Фрекен Снорк взглянула на накрытый стол и на гирлянды над дверью.
— Желаем хорошо отпраздновать сегодняшний день, — доброжелательно сказала она.
Тут лицо Филифьонки сморщилось, и она снова расплакалась.
— Не будет никакого праздника… Пирог остывает, цветы увядают, время идет, никто не приходит! Они и в этом году не придут! У них нет никаких родственных чувств!
— Кто не приходит? — спросил Муми-тролль, он очень сочувствовал Филифьонке.
— Мой дядюшка и его жена! — всхлипывала Филифьонка. — Каждое лето я посылаю им приглашение на праздник летнего солнцестояния, а они не приходят и не приходят.
— В таком случае пригласи кого-нибудь другого, — предложил Муми-тролль.
— А у меня больше нет родственников, — отвечала Филифьонка. — И разве это не мой долг — приглашать родных на обед в праздничные дни?
— Долг? Ты что же — не находишь в этом удовольствия? — удивилась фрекен Снорк.
— Конечно, нет, — устало объяснила Филифьонка, присаживаясь к столу. — Мой дядюшка и его жена мне вовсе не симпатичны.
Не дождавшись приглашения, Муми-тролль и фрекен Снорк тоже присели.
— Может, и им мало радости от твоих приглашений? — предположила фрекен Снорк. — А ты, случайно, не можешь пригласить, например, нас. Если мы тебе кажемся симпатичными?
Филифьонка удивилась.
Было видно, что она призадумалась.
Вдруг кисточка на ее колпачке приподнялась, и колокольчик весело зазвенел.
— И верно, — удивилась она, — совсем не обязательно их приглашать, если всем это не доставляет удовольствия. Правда?
— Конечно, не обязательно, — поддержала фрекен Снорк.
— И никто не огорчится, если отныне и до конца своих дней я буду приглашать к себе в гости, на праздники, всех, кого захочется пригласить. Даже не родственников?
— Никому и в голову не придет огорчаться, — заверил ее Муми-тролль.
И Филифьонка просияла, словно сбросила с души огромную тяжесть:
— И как же все просто! И как прекрасно! Впервые в жизни я повеселюсь в день летнего солнцестояния. Отметим его на славу! Ах, до чего же вы милые, что придумали такой интересный праздник!
День летнего солнцестояния получился настолько интересным, что Филифьонка и мечтать об этом не могла.
— Выпьем за папу и маму! — сказал Муми-тролль и осушил свой стакан. (В эту самую минуту Муми-папа на борту своего плавучего театра предложил тост за своего сына. «За возвращение Муми-тролля! — торжественно произнес он. — За фрекен Снорк и малютку Мю!»)
— А теперь давайте разожжем костер в честь праздника, — предложила Филифьонка.
Она загасила лампу и сунула в карман спичечный коробок.
Небо было такое светлое, что можно было разглядеть каждую былинку. Над верхушками елей, там, куда только что закатилось солнце, замешкалась в ожидании следующего дня алая полоска.
Филифьонка, Муми-тролль и его подружка побрели через примолкший лес и вышли на заливные луга, где белая ночь казалась еще светлее.
— Чем это так странно пахнет? — удивилась Филифьонка. И в самом деле: от луга едва ощутимо тянуло горелой резиной, наэлектризованная трава потрескивала.
— Пахнет хатифнаттами, — принюхавшись, определил Муми-тролль. Но почему они здесь, ведь обычно они все отправляются в морское путешествие. Правда?
Тут фрекен Снорк обо что-то споткнулась.
— ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПРЫГАТЬ! — прочитала она. — Ой! Глядите, здесь полно табличек, которые, видно, никому не нужны.
— Значит, теперь все разрешается? — воскликнула Филифьонка. — Ну и ночь! А не сжечь ли нам запретительные таблички! Сложим из них праздничный костер да и спляшем вокруг него, пока все не сгорят?
И летний костер запылал! Огонь с ревом набрасывался на надписи: ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПЕТЬ! ЗАПРЕЩАЕТСЯ СОБИРАТЬ ЦВЕТЫ! ЗАПРЕЩАЕТСЯ СИДЕТЬ НА ТРАВЕ!
Весело потрескивая, он пожирал большие черные буквы, и снопы искр взметались к бледному небу. Густой дым клубами вился над полями и белыми космами зависал в воздухе. Филифьонка запела, разгребая веткой горящие угли. А потом даже танцевала у костра, точнее переваливалась с ноги на ногу и приговаривала:
— Никаких дядюшек! Никаких тетушек! Никогда, никогда! Вимбели-бамбели-бю!
Муми-тролль и фрекен Снорк сидели рядышком, любуясь костром.
— Как ты думаешь, что делает в эту минуту моя мама? — спросил Муми-тролль.
— Как и мы — празднует, — ответила фрекен Снорк.
Запретительные таблички догорали, расшвыривая фейерверки искр, а Филифьонка кричала:
— Ура!
— Я совсем засыпаю, — признался Муми-тролль. — Значит, нужно собрать девять разных цветочков?
— Девять, — прошептала фрекен Снорк, — и поклянись, что не произнесешь ни слова.
Муми-тролль торжественно кивнул головой. Он сделал несколько выразительных жестов, означавших «спокойной ночи, увидимся завтра утром», и зашлепал по мокрой от росы траве.
— Я тоже хочу собирать цветы, — сказала Филифьонка. Она выскочила прямо из дыма, вся в саже, но довольная.
— Я тоже хочу с вами ворожить. Сколько ты знаешь колдовских заклинаний?
— Я знаю только одно страшное колдовство, — прошептала фрекен Снорк. — Но это колдовство такое страшное, что у него даже нет названия.
— Сегодня ночью я способна на что угодно, — заявила Филифьонка и горделиво звякнула колокольчиком.
Фрекен Снорк огляделась по сторонам.
Затем она наклонилась и прошептала Филифьонке в самое ухо:

— Сначала надо прокружиться семь раз вокруг себя, бормоча заклинание и сильно-сильно топая. Затем, пятясь, надо добраться до колодца и заглянуть в него. Тогда, может, и увидеть суженого, ну, знаешь, того, на ком ты женишься!
— А как его оттуда вытащить? — Филифьонка была потрясена.
— Фу ты, так там же только лицо, — пояснила фрекен Снорк. — И даже не лицо, а отражение лица! Но сначала надо собрать девять разных цветочков. Раз, два, три! И если сейчас скажешь хоть одно слово, ты никогда не выйдешь замуж!
Костер медленно догорал, превращаясь в тлеющие угли, над полями уже носился розовый утренний ветерок, а фрекен Снорк и Филифьонка все еще собирали свои волшебные букеты. Иногда они посматривали друг на друга и смеялись, потому что это не запрещалось. И вдруг они увидели колодец.

Филифьонка пошевелила ушами. У фрекен Снорк от страха побелела мордочка.
Чтобы как-то справиться со страхом, они принялись что-то бормотать и выписывать круги, притопывая ногами. Седьмой круг был самым долгим, потому что им стало по-настоящему жутко. Но если уж ты начал ворожить в Иванову ночь, то надо продолжать, иначе неизвестно, чем все это может обернуться.
С бьющимся сердцем, пятясь, подошли они к колодцу и остановились.
Фрекен Снорк взяла Филифьонку за лапу.
Солнечная полоска на востоке стала шире, а дым от костра окрасился в нежно-розовый цвет.
Разом наклонившись, они заглянули в колодец.
Они увидели самих себя, край колодца и посветлевшее небо.
Дрожа, они решили все-таки подождать. Они ждали долго.
И вдруг — нет, даже страшно сказать! — вдруг чья-то огромная голова вынырнула рядом с их отражением в воде! Голова какого-то хемуля!
О, это был злой и ужасно уродливый хемуль! Да еще в полицейской фуражке!
В тот самый миг, когда Муми-тролль срывал свой девятый цветок, он услышал отчаянный крик. Прибежав на крик, он увидел огромного хемуля, которой одной лапой тряс фрекен Снорк, а другой — Филифьонку.
— Ну теперь вы все трое угодите в кутузку! — кричал Хемуль. — Поджигатели! Морровы дети! Попробуйте только сказать, что это не вы сорвали все таблички и сожгли их. Попробуйте, если посмеете!
Увы, они ничего не могли сказать! Ведь они поклялись, что до самого рассвета никто не произнесет ни слова!

Восьмая глава

О том, как пишут пьесу

Страшно подумать, что было бы, если бы Муми-мама, проснувшись в день летнего солнцестояния, узнала, что Муми-тролль сидит в тюрьме… Или если бы кто-нибудь рассказал Мюмле, что ее младшая сестренка, замотавшись в ангорскую шерсть, спит в шалаше из еловых веток, который соорудил Снусмумрик…
Но ничего этого они не знали, и им оставалось только одно: надеяться на лучшее. Ведь на их долю выпало так много приключений, куда больше, чем на долю любой другой семьи, и все в конце концов обходилось…
— Малышка Мю привыкла сама заботиться о себе. Я больше беспокоюсь о тех, кто ненароком окажется рядом с ней, — сказала Мюмла.
Муми-мама выглянула из окна. Шел дождь.
«Только бы они не простудились», — подумала она и осторожно уселась на кровати. Это была вынужденная предосторожность. После того, как они сели на мель, пол перекосило, и Муми-папе пришлось прибить мебель к полу гвоздями. Хуже всего приходилось во время еды, потому что тарелки норовили скатиться на пол, а когда их пытались прибить к столу гвоздями, они раскалывались. У всех было такое чувство, будто они постоянно, занимаются альпинизмом, потому что приходилось ставить ноги неодинаково — одну выше, а другую — чуть ниже. Муми-папа стал даже опасаться, что ноги у детей начнут расти неодинаково. Но Хомса утверждал: если ходить взад-вперед, то ноги непременно выравняются.

Эмма занималась своим обычным делом — подметала пол.
Она с трудом карабкалась вверх, подталкивая мусор. Но он скатывался вниз, и Эмме приходилось начинать сначала.
— Разве не лучше мести в другую сторону? — осторожно предложил Муми-папа.
— Здесь я никому не позволю меня учить, как мести, — возмутилась Эмма. — Я так мету сцену с тех пор, как вышла замуж за маэстро Филифьонка, и так буду мести, пока не умру.
— А где же сейчас твой муж, Эмма? — спросила Муми-мама.
— Он умер, — с достоинством ответила Эмма. — Ему на голову упал железный занавес, и им обоим пришел конец.
— О, бедная, бедная Эмма! — воскликнула мама.
Эмма порылась в кармане и вытащила пожелтевшую фотографию.
— Вот как выглядел Филифьонк в молодости, — сказала она.
Муми-мама взглянула на фотографию. Маэстро Филифьонк стоял на фоне ландшафта с нарисованными пальмами. Самой примечательной чертой его физиономии были огромные усы, а рядом с ним примостился кто-то ужасно озабоченный, с маленьким колпачком на голове.

— Какой представительный! — похвалила Муми-мама. — И картину за его спиной я узнаю.
— Это задняя кулиса для «Клеопатры», — холодно пояснила Эмма.
— Эту молодую даму зовут Клеопатра?
Эмма схватилась за голову:
— «Клеопатра» — это название пьесы. А молодая дама рядом с ним — это дочь его сводной сестры — Филифьонка. Удивительно несимпатичное существо эта племянница. Каждый год она присылает открытки с приглашением на праздник летнего солнцестояния, но я не утруждаю себя ответами. Вероятно, ей просто хочется пристроиться в театр.
— И вы ее не пускаете? — с упреком спросила мама.
Эмма даже бросила метлу:
— Сил моих больше нет! Вы ничего не знаете о театре, ничегошеньки. Меньше, чем ничего. И хватит об этом.
— Но не могли бы вы, Эмма, немножко просветить меня? — робко попросила Муми-мама.
Эмма заколебалась, но затем решила смилостивиться.
Она присела на краешке постели возле Муми-мамы и сказала:
— Театр — это не зал и не палуба. Театр — это самое важное в мире, потому что там показывают, какими все должны быть и какими мечтают быть, — правда, многим не хватает на это смелости, — и какие они в жизни.
— Так это же исправительный дом! — в ужасе воскликнула Муми-мама.
Эмма покачала головой. Она взяла клочок бумаги и дрожащей лапкой нарисовала театр. Она объяснила, что к чему, и записала, чтобы Муми-мама ничего не забыла.
Пока Эмма рисовала, подошли все остальные.
— Вот так было в театре, когда мы ставили «Клеопатру», — рассказывала Эмма. — Зрительный зал (а не гостиная) был полон людей, и никто не шелохнулся и слова не вымолвил пока шла премьера (это значит, что пьесу играют в самый первый раз). Когда зашло солнце, я, как обычно, зажгла огни рампы и три раза стукнула об пол, прежде чем поднялся занавес. Вот так!

— А это зачем? — спросила Мюмла.
— Чтобы было более торжественно, — призналась Эмма, и ее маленькие глазки сверкнули. — Это словно зов судьбы, рок, понятно?! Занавес поднимается, красный прожектор освещает Клеопатру, публика затаила дыхание…
— А Реквизит тоже был там? — спросил Хомса.
— «Реквизит» — это название комнаты, — пояснила Эмма. — Там хранится все, что нужно для спектакля. О, примадонна была необыкновенно красива и трагична…
— Примадонна? — переспросила Миса.
— Ну, это самая важная из актрис. Она всегда играет самую лучшую роль и всегда получает то, что хочет. Но упаси меня от такой чести…
— А я хочу стать примадонной, — прервала Эмму Миса. — Только мне бы хотелось сыграть печальную роль, чтобы можно было выкрикивать, рыдать и плакать.
— Тогда тебе надо играть в трагедии или драме, — пояснила Эмма. — И умереть в последнем акте.
— Вот именно, — воскликнула Миса. Щеки ее пылали. Подумать только, стать совсем не той, кто ты есть на самом деле! Никто тогда больше не скажет: «Вот идет Миса», а будут говорить: «Посмотри на эту трагическую даму в красном бархате… великую примадонну… Видно, она много страдала».
— Ты теперь будешь выступать перед нами? — спросил Хомса.
— Я? Выступать? Перед вами? — прошептала Миса, и на глаза ее навернулись слезы.
— Тогда и я хочу быть примадонной, — сказала Мюмла.
— А что ты будешь играть? — недоверчиво спросила Эмма.
Муми-мама посмотрела на папу:
— Ты, наверное, мог бы написать пьесу, если, конечно, Эмма тебе поможет. Ведь ты написал мемуары. Наверно, не так уж трудно сочинить и стихи?
— Куда там! Не умею я писать пьесы, — папа покраснел.
— Конечно, сумеешь, дорогой, — стояла на своем мама. — А мы выучим твою пьесу наизусть, и все придут смотреть, как мы играем в театре. Много-много разного народу, и они станут рассказывать своим знакомым, как это замечательно. Наконец слух о нашем театре дойдет до Муми-тролля, и он найдет дорогу к дому. Муми-тролль, фрекен Снорк, малышка Мю вернутся домой, и все кончится благополучно! — закончила свою речь Муми-мама и захлопала в ладоши от радости.
Все с сомнением посмотрели друг на друга, потом взглянули на Эмму. Та развела лапами:
— Наверное, получится что-то ужасное. Но если вам хочется потерпеть фиаско, я не отказываюсь давать советы. Иногда, когда у меня найдется свободная минутка. — И продолжала рассказывать, как играют в театре.
К вечеру Муми-папа написал пьесу. И прочитал ее всем. Никто не прерывал его, и когда он закончил, воцарилась тишина.
Наконец Эмма сказала:
— Нет, нет и еще раз нет!
— Неужели так уж плохо? — расстроился папа.
— Хуже некуда, — ответила Эмма. — Послушай только:
Не боюсь я льва,
Я убью его сперва!
Ужасно!
— Но я непременно хочу, чтобы был лев, — заупрямился папа.
— Нужно писать гекзаметром! Гекзаметром, а не рифмовать.
— А что-такое гекзаметр? — спросил папа.
— А вот что: тамтара-тамтара-тамтатар, тамтара-там-та, — объяснила Эмма.
Папа просиял.
— Перепиши все гекзаметром, — посоветовала Эмма. — И запомни: в настоящей трагедии, написанной старинным слогом, все должны быть в родстве друг с другом.
— Но как же они могут так злиться друг на друга, если они в родстве? — робко спросила Муми-мама. — И как можно без принцессы? Без счастливого конца? Ведь так грустно, когда кто-то умирает.
— Это трагедия, дорогая моя, — сказал папа. — Поэтому в конце кто-то должен умереть. Еще лучше, если умрут все, кроме одного, но желательно, чтобы и он тоже. Так посоветовала Эмма.
— Пусть я умру в конце, — пропищала Миса.
— А может, мне убить Мису? — спросила Мюмла.
— Я-то думал, что Муми-папа напишет детектив, — разочарованно протянул Хомса. — Такой, чтобы всех подозревали и было множество версий, над которыми пришлось бы поломать голову.
Папа обиженно стал собирать свои листки.
— Если вам не нравится моя пьеса, пожалуйста, пишите сами, — сказал он.
— Голубчик, — утешала его мама, — мы находим пьесу замечательной. Не правда ли?
— Конечно, — подтвердили все в один голос.
— Вот видишь, всем нравится, — сказала мама. — Только чуть подправь ее, я позабочусь, чтобы никто не мешал. И пока ты работаешь, возле тебя будет стоять вазочка с карамельками.
— Ладно, — согласился папа. — Но лев должен остаться!
— Разумеется, без льва не обойдется, — поддакнула мама.
Муми-папа трудился вовсю. Все словно замерли, боясь произнести слово или шевельнуться. Едва закончив рукопись, папа сразу стал читать вслух. Мама все время подкладывала ему карамельки. Все были возбуждены и полны больших ожиданий.
Ночью им не спалось.
Эмма чувствовала, что у нее прибавляются силы. Она не могла думать ни о чем, кроме генеральной репетиции.

Девятая глава

Об одном несчастном папе

Утром того самого дня, когда Муми-папа взялся за пьесу, а Муми-тролль попал в тюрьму, Снусмумрик проснулся оттого, что сквозь еловые ветки стали просачиваться дождевые капли.
Боясь разбудить малышей, он осторожно выглянул из шалаша.
Лес вымок весь, до последней хвоинки, но ковер из полевых гвоздик, окаймленный зеленым папоротником, был очень красив. Снусмумрик, однако, пожалел, что вместо цветочного ковра не было поля с репой или брюквой.
«Да, вот так же, наверно, чувствуешь себя, когда становишься отцом, — думал он. — Чем же мне накормить моих малышей? Мю много не съест, но эта орава наверняка опустошит весь рюкзак».
Он обернулся и посмотрел на маленький лесной народец, спавший в шалаше прямо на поросшей мхом земле.
«А что, если они расчихаются? — мрачно подумал Снусмумрик. — Но и это не самое страшное. Ума не приложу, как же их развлекать. Курить они не желают. Рассказы мои их пугают. А весь день на голове стоять не могу, потому что тогда доберусь до долины Муми-троллей не раньше осени. Скорей бы уж Муми-мама взяла их всех на свое попечение!»
«Муми-тролль… — с неожиданной нежностью подумал Снусмумрик. — Мы снова будем купаться вместе при лунном свете, а потом поболтаем в пещере…»
Одному из малышей приснился страшный сон, и он начал кричать. От его крика проснулись все остальные и тоже заорали из солидарности.
— Тс-с-с! — шикнул на малышей Снусмумрик. — Хопе-ти-хоп! Титте-рити!
Но это не помогло.
— Им же не смешно, — пояснила малышка Мю. — Ты должен сделать, как моя сестра. Скажи: если не замолчат, ты их прибьешь. А потом попросишь прощения и дашь карамелек.
— А это помогает?
— Не особенно, — ответила малышка Мю.
Снусмумрик приподнял шалаш из еловых веток и забросил его в кусты.
— Вот так надо поступать с шалашом, который свое отслужил.
Лесные малыши сразу притихли и наморщили мокрые носики.
— Дождь, — сказал один.
— Хочу есть, — сказал другой.
Снусмумрик беспомощно оглянулся на малышку Мю.
— Ну, попугай их Моррой! — подсказала она. — Так делает моя сестра.
— И тогда ты слушаешься? — спросил Снусмумрик.
— Конечно, нет! — Мю так расхохоталась, что повалилась на спину.
Снусмумрик вздохнул.
— Ну, пошли, — приказал он. — Да побыстрее! Поторапливайтесь, я вам кое-что покажу!
— А что? — заинтересовались малыши.
— Кое-что, — неопределенно протянул Снусмумрик и покрутил в воздухе лапой.
— Так просто ты не отделаешься, — сказала малышка Мю.
Они все шли и шли, а дождь все лил и лил.
Лесные малыши чихали, теряли башмачки и ныли, требуя бутербродов. Некоторые ссорились и затевали драки. Один забил себе нос хвоей, другой укололся об ежа.

Снусмумрик почти пожалел Сторожиху. Одного малыша он посадил на шляпу, двоих нес на плечах, еще парочка грелась у него под мышками. Мокрый и несчастный, Снусмумрик продирался сквозь густой черничник, и когда ему стало невмоготу, он вдруг увидел полянку. Посреди полянки стоял домик, трубу и калитку обвивали гирлянды увядших листьев. Пошатываясь, Снусмумрик добрел до двери и постучал.
Никто не ответил.
Он забарабанил сильнее. Ни звука. Тогда он толкнул дверь и вошел. В домике никого не было. Цветы на столе тоже увяли, а часы остановились. Снусмумрик спустил малышей на пол и подошел к остывшей плите. На ней красовался пирог. Снусмумрик прошел в кладовку. Малыши терпеливо и молча ожидали его. Снусмумрик вернулся и поставил на стол горшок с бобами.
— Ешьте, пока не потолстеете. Затем мы немножко передохнем и успокоимся, а я тем временем узнаю, как вас зовут. Дайте-ка мне огонька!
Малыши бросились зажигать Снусмумрику трубку, а вскоре в очаге пылал огонь, платьица и штанишки сушились на веревке, на столе стояло огромное блюдо дымящихся бобов.

А за окном с беспросветно серого неба лил дождь.
— Ну как? — спросил Снусмумрик. — Может, кто-то соскучился по песочнице?
Лесные малыши недоверчиво глянули на него, рассмеялись и принялись поедать бобы Филифьонки, которая, как вы уже догадались, знать не знала, что к ней заявились нежданные гости. Ведь она сидела в тюрьме за нарушение правил общественного порядка!

Десятая глава

О генеральной репетиции

Шла генеральная репетиция пьесы Муми-папы, поэтому горели все лампы, хотя до вечера было еще далеко.
Бобрам пообещали контрамарки на премьеру, назначенную на следующий день. За это они сдвинули театр с мели и вывели его на глубину. Сцена, правда, так и осталась слегка перекошенной, и это было не слишком приятно…
Сцену задернули красным занавесом, потому что театр окружила целая флотилия лодок. Любопытные зрители явились с восходом солнца. И конечно же, они запаслись едой, так как генеральные репетиции всегда продолжаются очень долго.
— Мама, а что такое генеральная репетиция? — спросил маленький ежик.
— Это когда повторяют слова в самый последний раз, чтобы проверить, все ли их выучили наизусть, — отвечала мама-ежиха. — Завтра будут говорить без запинки, и тогда за представление нужно платить. А сегодня спектакль для таких бедных ежей, как мы, — бесплатный.

Между тем, спрятавшиеся за занавесом артисты совсем не были уверены, что все идет, как надо. Муми-папа наспех переписывал пьесу.
Миса плакала.
— Мы же сказали, что обе хотим умереть в конце! — разорялась Мюмла. — Почему только ее должен съесть лев? Ведь мы обе невесты льва. Разве ты не понимаешь?
— Хорошо, хорошо, — нервно бормотал папа. — Сначала лев съест тебя, а потом Мису. Но не мешай мне, пожалуйста, я ведь пытаюсь думать гекзаметром! — Кто же тогда состоит с ним в родстве? — озабоченно выясняла мама. — Вчера Мюмла была замужем за твоим уехавшим сыном. А теперь, выходит, замужем за ним Миса, а я что же, ее мама? И Мюмла незамужем?
— Не хочу быть незамужем, — тотчас ответила Мюмла.

— Будьте сестрами! — в отчаянии воскликнул папа. — И тогда Мюмла будет твоей невесткой. Я хочу сказать — моей, вернее, твоей теткой, сестрой твоего отца.
— Но это никуда не годится, — вмешался Хомса. — Если Муми-мама твоя жена, то невестка не может быть твоей теткой.
— Все это не имеет никакого значения, — сказал Муми-папа. — И вообще не будет вам никакой пьесы!
— Успокойтесь и возьмите себя в руки, — с неожиданным пониманием сказала Эмма. — Все обойдется. Публика ведь не за тем идет в театр, чтобы понимать.
— Душечка Эмма, — умоляла ее Муми-мама. — Платье мне слишком узко, оно все время расходится на спине.
— И запомни! — шептала Эмма, держа во рту булавки. — Нельзя казаться веселой, когда она придет и станет говорить, что ее сын отравил свою душу ложью!
— Ну, конечно, не буду! — заверила Эмму Муми-мама. — Я обещаю выглядеть печальной.
Миса зубрила свою роль. Вдруг она отбросила тетрадку и закричала:
— Роль слишком веселая, она мне не подходит!
— Замолчи, Миса! — строго сказала Эмма. — Мы начинаем. Освещение готово?
Хомса включил желтый прожектор.
— Красный! Красный! — завопила Мюмла. — Мой выход на красный! Почему он всегда путает свет?
— Так бывает всегда, — успокоила ее Эмма. — Вы готовы?
— Я не знаю своей роли, — в панике пробормотал Муми-папа. — Я не помню ни единого слова.
Эмма похлопала его по плечу:
— Понятно, понятно… Все как и положено на генеральной репетиции.
Она ударила три раза палкой об пол, и в лодках воцарилась тишина. Счастье теплой волной согрело ей душу, когда она принялась крутить ручку, поднимая занавес.
Зрители, присутствовавшие на генеральной репетиции, ахнули от восхищения, ведь большинство из них никогда не бывали в театре.
И как было не восхититься? Они увидели мрачные скалы в багряном освещении!
Несколько правее платяного зеркального шкафа, задрапированного черным покрывалом, сидела Мюмла в тюлевой юбке с венчиком бумажных цветов на макушке. Мгновение она с интересом смотрела на зрителей, расположившихся за рампой, а потом принялась быстро, без тени смущения, декламировать:
Розы прекрасней, невинна, как ангел, о боги!
Ночью умру, рок жестокий, почто ты невинность караешь?
Топчешь цветок распустившийся. Ах, неужели
Юность, росой окропленную, срежет твой меч, Провиденье?

Внезапно за кулисами раздалось пронзительное завывание Эммы:
О, роковая ночь!
О, роковая ночь!
О, роковая ночь!
Муми-папа вышел из левой кулисы с плащом, небрежно переброшенным через плечо. Он повернулся к публике и стал читать дрожащим голосом:
Узы родства разорвать меня долг обязует.
Ах, неужели корону мою ты похитишь, сестрица
внука, рожденного мне моей дочкой-принцессой?..
Заметив, что ошибся, папа начал сначала:
Ах, неужели, царский венец ты похитишь, о тетка
внука, рожденного мне моей дочкой-принцессой?..
Муми-мама, высунув мордочку, прошептала:
Ах, неужели, корону мою ты наденешь, сестрица
нашей невестки, возлюбленной царского сына…
— Да, да, да, — подтвердил Муми-папа. — Я пропущу эти слова.
Шагнув к Мюмле, спрятавшейся за зеркальным шкафом, он произнес:
Ты, о неверная мюмла, молчи, содрогайся и слушай:
Лев сотрясает железную клетку, голодный.
Страшный, рычит на луну — о несчастная мюмла!
Наступило долгое молчание.
В ярости клетку свою сотрясает, голодный,
Мюмла, дрожи, лев рычит на луну, сотрясая
клетку непрочную — льва целый день не кормили…
— чуть громче повторил папа.
Но ничего не произошло.
Обернувшись, Муми-папа спросил:
— Почему не рычит лев?
— Не стану рычать, пока Хомса не подвесит луну, — заявила Эмма.
Хомса высунулся из-за кулис.
— Миса обещала сделать луну и не сделала.
— Ладно, ладно, — поспешно сказал Муми-папа. — Пусть лучше Миса идет на сцену, я-то все равно уже вышел из образа.
Миса важно выплыла на сцену в красном бархатном платье. Но тут же остановилась, закрыв лапой глаза и упиваясь тем, что она — примадонна. Это было бесподобно!

— В радости я… — подсказала Муми-мама, подумав, что Миса забыла роль.
— Да я же держу паузу! — шепотом огрызнулась Миса. Она приблизилась к рампе и простерла лапы к публике.
Что-то щелкнуло. Это Хомса запустил вентилятор в осветительской.
— Мам, это что — пылесос? — удивился ежик.
— Помолчи! — заворчала ежиха.
Миса начала декламировать трагическим голосом:
В радости я, и отрадно мне видеть
Череп врага — размозженный…
Но тут она оступилась и, запутавшись в бархатном платье, грохнулась в лодку, где сидели ежи.
Зрители закричали «ура!» и совместными усилиями взгромоздили примадонну обратно на сцену.
— Только не волнуйся, фрекен, — напутствовал ее пожилой бобер. — И сразу же откусывай голову!
— Кому? — растерялась Миса.
— Ну, тетушке вашенской внучки, кому же еще? — пояснил бобер.
— Они ничего не поняли! — прошептал Муми-папа жене. — Твой выход, и поторопись, милочка, будь так добра!
Мама быстренько подобрала юбки и, вынырнув на сцену, сказала с доброй и смущенной улыбкой:
Свиток мой черен — тебе он, Судьба, адресован.
Тот, кого ты привечала, — изменник, предатель, отступник.
Ложь — его путь, этой ложью и душу твою он отравит.
О, роковая ночь!
Ах, роковая ночь!
Ох, роковая ночь! —
бубнила Эмма.
Муми-папа тревожно смотрел на маму.
— Льва выводите, — прошептала она, желая ему помочь.
— Льва выводите, — повторил папа не очень уверенно, а под конец закричал: — Льва подавайте сюда!
За сценой послышался громкий топот. Затем откуда ни возьмись выскочил лев, сделанный из старого покрывала. Передние лапы льва изображал один бобер, а задние — другой. Публика визжала от восторга.
Лев замешкался, но потом подошел к рампе, поклонился и тут же развалился на две части.
Публика похлопала в ладоши и стала разъезжаться по домам.
— Но это еще не конец! — ужаснулся Муми-папа.
— Дорогой, они снова придут завтра утром, — сказала мама. — Эмма считает, что премьера не будет иметь успеха, если генеральная репетиция не кончится маленьким провалом.
— Ах, вот оно что! — сразу успокоился папа. — Во всяком случае, они смеялись, — радостно добавил он.
Миса отошла в сторонку, чтобы успокоиться. Ее сердце страшно колотилось.
— Они аплодировали мне, — шептала она про себя. — О, как я счастлива! Я буду всегда, всегда вот так счастлива!

Одиннадцатая глава

О том, как обманывают тюремного надзирателя

На следующее утро были разосланы театральные афишки. Птицы летали над заливом и сбрасывали театральные программки, ужас как красиво разрисованные Хомсой и Мюмлой. Они кружились над лесом, над берегом, над лугами, над водой, над крышами домов и садами.
Одна программка, покружив над тюрьмой, упала прямо к ногам Хемуля, который дремал себе на солнышке, натянув полицейскую фуражку на лоб. Хемуль тотчас заподозрил, что это тайное послание узникам, и цепко схватил листок. Еще бы не схватить, ведь у него под замком сидело целых три узника, больше их у него никогда не бывало с тех самых пор, как он стал надзирателем. А в последние два года ему вообще некого было стеречь, вот почему он так дрожал над своими подопечными.
Итак, Хемуль водрузил на нос очки и прочел вслух.
— Премьера! — читал он.—
«НЕВЕСТЫ ЛЬВА» или «РОДСТВЕННЫЕ УЗЫ».

Одноактная драма Муми-папы
Действующие лица:
Муми-мама, Муми-папа,
Мюмла, Миса и Хомса.
Хор: Эмма.
Входная плата — любая еда.
Начало: сегодня вечером, когда зайдет солнце, если не будет дождя и ветра; окончание — в тот час, когда детям пора спать.
Представление состоится посреди залива Гранвикен.
Лодки можно брать напрокат у хемулей.
Дирекция театра.
— Театр? — задумчиво произнес Хемуль и снял очки. В его очерствевшем сердце затеплилась слабая искорка воспоминаний детства. Верно, тетя однажды водила его в театр. Они смотрели пьесу о какой-то спящей красавице — принцессе, которая заснула под кустом роз. Было необычайно красиво, Хемулю очень понравилось. И он понял, что ему снова захотелось пойти в театр.
Но кто будет сторожить узников?
Где это видано, чтобы хоть один хемуль когда-нибудь бездельничал? Бедный надзиратель ломал себе голову — что делать? Он уткнулся носом в прутья железной клетки, стоявшей в тени, и сказал:
— Мне бы так хотелось пойти в театр сегодня вечером.
— В театр? — переспросил Муми-тролль и навострил уши.
— Да, на спектакль «Невесты льва», — заявил Хемуль и сунул афишку в клетку. — Не знаю, кого мне оставить сторожить вас.
Муми-тролль и фрекен Снорк посмотрели сначала на театральную афишку, а потом друг на друга.
— Наверняка что-нибудь о принцессах, — продолжал Хемуль еще более печальным голосом. — Сколько лет прошло с тех пор, как я видел маленькую принцессу!
— Тебе надо обязательно еще раз посмотреть на нее, — сказала фрекен Снорк.
— И разве у тебя нет на примете какого-нибудь доброго родственника, который в твое отсутствие посторожил бы нас?
— Конечно, у меня есть двоюродная сестра, — вспомнил Хемуль. — Но она слишком добрая и может вас выпустить.
— А когда нас казнят? — внезапно спросила Филифьонка.
— Вот еще, никто не собирается вас казнить, — смущенно ответил Хемуль. — Просто посидите в кутузке, пока не сознаетесь. А потом надо сделать новые таблички и пять тысяч раз написать «запрещается».
— Но ведь это не мы… — начала было Филифьонка.
— Да-да-да! Опять за старое, — оборвал ее Хемуль. — Это я уже слышал, так все говорят.
— Послушай-ка, — обратился к нему Муми-тролль. — Ты всю свою жизнь будешь жалеть себя, если не пойдешь в театр. И конечно же, там есть принцессы. Невесты льва.
Хемуль горько вздохнул…
— Ну, не упрямься, — уговаривала его фрекен Снорк. — Веди сюда двоюродную сестру. Добрый сторож все-таки лучше, чем никакой.
— Уж это верно, — угрюмо согласился Хемуль. Он поднялся и засеменил куда-то.
— Подумать только! — воскликнул Муми-тролль. — Вы помните, что нам приснилось в ночь летнего солнцестояния? Лев! Огромный лев, которого укусила за ногу малышка Мю! И вот оказывается, что они там придумали — наши домашние!
— А мне приснилось, что у меня будет много-премного новых родственников, — сказала Филифьонка. — Вот был бы кошмар! Это теперь-то, когда я только разделалась со старыми!
Тут вернулся Хемуль.
Он привел с собой маленькую тщедушную хемулиху. Она казалась очень испуганной.
— Ну как, сможешь посторожить их? — спросил Хемуль.
— А они не кусаются? — прошептала крохотная хемулиха.

Хемуль фыркнул и протянул ей ключ от клетки:
— Конечно! Они перегрызут тебя пополам, если ты выпустишь их. А я пошел переодеваться! Привет всей честной компании!
Как только Сторож скрылся из виду, хемулиха, бросая испуганные взгляды на клетку, принялась вязать.
— Что ты вяжешь? — приветливо спросила фрекен Снорк.
Хемулиха вздрогнула.

— Даже не знаю, — прошептала она испуганно. — Но когда я вяжу, мне как-то спокойнее.
— А может быть, ты свяжешь мне носочки? Цвет очень для них подходящий, — сказала фрекен Снорк.
Маленькая хемулиха в раздумье уставилась на вязанье.
— Разве ни у кого из твоих знакомых не мерзнут зимой лапы? — спросила Филифьонка.
— У одной моей подруги ой как мерзнут, — призналась хемулиха.
— И у моей знакомой вечно мерзнут… — поддержала разговор Филифьонка. — У жены моего дядюшки, который служит в театре. Говорят, там жуткие сквозняки. И что за пытка служить в театре!
— Но и здесь сквозняк, — сказал Муми-тролль.
— Об этом моему двоюродному брату следовало бы позаботиться, — робко сказала хемулиха. — Если подождете, я пожалуй свяжу для вас носочки.
— Пожалуй, мы умрем прежде, чем они будут довязаны, — мрачно заметил Муми-тролль.
Маленькая хемулиха забеспокоилась и осторожно подошла к клетке.
— Может, покрыть клетку одеялом? — предложила она.
Узники пожали плечами и, стуча зубами, еще плотнее прижались друг к дружке.
— Вы и вправду так сильно озябли, что простудились? — в ужасе спросила маленькая хемулиха.
Фрекен Снорк зашлась кашлем.
— Чашка чаю со смородиновым вареньем могла бы спасти меня, — сказала фрекен Снорк. — Кто знает!
Хемулиха долго колебалась. Уткнувшись носом в вязанье, она исподтишка поглядывала на узников.
— Если вы умрете… — прошептала она дрожащим голосом, — если вы умрете, моему двоюродному братцу вряд ли будет интересно сторожить вас. — Может, мне все же снять мерку для носочков?
Заключенные закивали головами.
Тогда хемулиха приоткрыла дверцы и застенчиво спросила:
— Может, вы не откажетесь от чашки горячего чая? С вареньем из черной смородины? А носочки получите, как только они будут готовы. Как хорошо, что вы подсказали мне связать именно носочки! Когда знаешь, для кого вяжешь, работа становится интересней. Наверно, вы поняли, что я имею в виду.
И вся компания отправилась домой к маленькой хемулихе пить чай.

Не спрашивая их согласия, хозяйка испекла целую гору пирожков. Это, конечно, заняло много времени. За окном стемнело. Тут фрекен Снорк поднялась и сказала:
— Нам пора идти. Огромное спасибо за чай!
— Мне очень неприятно, что я вынуждена снова посадить вас в тюрьму, — сказала, как бы извиняясь, хемулиха и сняла ключ с гвоздя.
— Но мы не собираемся возвращаться в тюрьму, — возразил Муми-тролль. — Мы собираемся идти к себе домой, в театр.
У хемулихи аж слезы навернулись на глаза:
— Мой двоюродный брат будет так огорчен…
— Но мы же ни в чем не виноваты! — воскликнула Филифьонка.
— Почему же вы сразу не сказали об этом? — с облегчением произнесла маленькая хемулиха. — Тогда, конечно, идите в театр. Хотя, наверное, мне лучше бы отправиться вместе с вами и объясниться с братцем самой.

Двенадцатая глава

О том, как прошла премьера

Пока маленькая хемулиха угощала гостей, театральные афиши продолжали кружиться над лесом. Одна из них спланировала на лесную полянку и прилипла к крыше, которую только что просмолили.
В тот же миг двадцать четыре малыша вскарабкались на крышу, чтобы подобрать листок. Они чуть не передрались, ведь каждый хотел первым вручить его Снусмумрику! А поскольку афишка была нарисована на тонкой бумаге, она тотчас превратилась в двадцать четыре клочка.
— Тебе письмо! — визжали лесные малыши, скатываясь, спрыгивая и съезжая с крыши.
— Морровы дети! — ворчал Снусмумрик, который стирал их чулочки за домом. — Вы что, забыли, мы же только утром просмолили крышу? Вы что, хотите, чтобы я ушел от вас?
Или бросился в море? Или всех вас убил!
— Не хотим! — орали малыши, дергая его за пиджак. — Прочти лучше письмо!
— Вы, наверно, хотите сказать — письма? — спросил Снусмумрик и вытер мыльные руки о волосы одного из малышей. — Ладно! Эй, что там за таинственное письмо?
Он разложил на траве смятые клочки и попытался сложить вместе то, что осталось от афишки.
— Читай вслух! — закричали малыши.
«Одноактная драма…» — читал Снусмумрик. — «Невесты льва» или (здесь, кажется, не хватает кусочка…). «Входная плата — любая еда»… (ай-ай)… «сегодня вечером, когда зайдет солнц…» (солнце), «если не будет дождя и ветра» (здесь все ясно)… ание… ать (нет, непонятно)… «посреди залива Гранвикен…».
— Ну, вот что, — сказал Снусмумрик и поднял глаза от письма. — Это, мои маленькие злодеи, не письмо, а театральная афишка. Кто-то устраивает представление. Сегодня вечером. В заливе Гранвикен. Почему в заливе, знает лишь покровитель лесных зверюшек, но, может, по ходу действия им требуется водная гладь или волны.
— А малышам вход запрещен? — спросил самый маленький.
— А лев всамделишный? — закричали другие. — Мы сразу туда пойдем?
Снусмумрик посмотрел на них и понял, что театра не миновать.
— Наверно, я смогу заплатить за вход горшочком бобов, — озабоченно рассуждал он. — Конечно, если этого будет достаточно… мы их почти слопали. Лишь бы никто не подумал, что все двадцать четыре — мои… а не то я, как это? — засмущаюсь… И чем только я буду кормить их утром?
— Разве ты не рад? — спросил Снусмумрика самый младший и потерся носом о его брючину.
— Ужасно счастлив, шелковистая мордочка, — ответил Снусмумрик. — А сейчас попытаемся привести вас в порядок. Во всяком случае, сделать почище. Платки есть? Ведь мы идем на спектакль!
Никаких платков у них и в помине не было.
— Ну ничего, в крайнем случае, можно сморкаться в подол рубашки или во что придется, — утешил малышей Снусмумрик.
Солнце уже опустилось почти до самого горизонта, когда Снусмумрик наконец справился со всеми платьицами и штанишками. По крайней мере, было видно, что он старался вовсю.
Снусмумрик шел первым, прижав к груди горшочек бобов, а за ним, взволнованные и торжественные, парами следовали лесные малыши, расчесанные на прямой пробор от ушей до самого хвостика.
Малышка Мю сидела на шляпе Снусмумрика и распевала. На всякий случай — а вдруг к вечеру похолодает, она завернулась в этикетку от растворимого кофе. По случаю премьеры у берега царило всеобщее оживление. Залив был битком набит лодками и все они направлялись к театру.
Самодеятельный оркестр хемулей играл на плоту у самой рампы, сиявшей огнями.
Был тихий, чудесный вечер.
За две горсти бобов Снусмумрик взял напрокат лодку и стал грести к театру.
— Мумрик! — окликнул его старший из малышей, когда они уже были на полпути.
— Что? — отозвался Снусмумрик.
— Мы приготовили тебе подарок, — прошептал малыш и покраснел до корней волос. Потом достал из-за спины что-то скомканное, неопределенного цвета.
— Это кисет для табака, — сказал он чуть слышно. — Мы все понемножку тайно вышивали его!

Снусмумрик взял кисет, заглянул в него (это была старая шляпка Филифьонки) и принюхался.
— Листья малины, — горделиво сказал младший. — Их можно курить по воскресеньям!
— Великолепный кисет! — одобрил Снусмумрик. — И в самом деле — приятно затянуться таким табачком в воскресенье!
Он пожал каждому малышу лапку и поблагодарил.
— Я не вышивала! — крикнула малышка Мю, сидя на шляпе Снусмумрика. — Но придумала это я!
Наконец лодка подгребла к театру, и Мю Удивленно наморщила носик.
— Неужели все театры такие? — спросила] она.
— Наверно, — ответил Снусмумрик, — когда поднимается занавес, вы должны молчать. И не свалитесь за борт, если случится что-нибудь страшное. А когда все закончится, похлопайте лапками, этим вы покажете, что вам понравилось.
Малыши сидели не двигаясь и таращили глазенки.
Снусмумрик с опаской поглядывал по сторонам. Но никто не смеялся над ними. Все взоры были прикованы к освещенному занавесу. Лишь пожилой хемуль подплыл поближе I и сказал:
— Пожалуйста, заплатите за вход.
Снусмумрик протянул ему горшочек бобов.
— Это за всех? — нахмурился хемуль и принялся пересчитывать малышей.
— Разве мало? — спросил обеспокоенный Снусмумрик.
— Я даже верну вам немного обратно, — сказал Хемуль и отсыпал плошку бобов Снусмумрику. — Справедливость — прежде всего!
Тут оркестр умолк, и все зааплодировали. Потом все стихло.
В полной тишине за занавесом раздались три резких удара об пол.
— Мне страшно! — запищал самый маленький и схватил Снусмумрика за пиджак.
— Ну-ну, держись за меня, и все обойдется, — подбодрил его Снусмумрик. — Видишь, они уже поднимают занавес.
Зрителям открылся скалистый ландшафт.
Справа сидела Мюмла в тюлевой юбочке, и на голове у нее был венок из бумажных цветов.
Малышка Мю перегнулась через бортик шляпы и затараторила:
— Провалиться мне сквозь землю, если это не моя старушка сестрица!
— А ты что, в родстве с Мюмлой! — удивился Снусмумрик.
— Но я тебе все уши про нее прожужжала! — сказала Мю с обидой. — А ты, видно, совсем не слушал.
Снусмумрик глядел на сцену. Его трубка погасла. Он видел, как вышел Муми-папа и принялся декламировать стихи об уйме всяких родственников и о льве.
Тут вдруг малышка Мю спрыгнула на колени к Снусмумрику и с возмущением закричала:
— Почему Муми-папа злится на Мюмлу? Он не смеет обижать мою дорогую сестру!
— Тише, тише! Это же пьеса! — рассеянно отвечал Снусмумрик.
Во все глаза он глядел на маленькую упитанную дамочку в красном бархате, которая уверяла, что бесконечно счастлива, — хотя вид у нее был такой, будто что-то болит.
Кто-то, кого он не знал, все время выкрикивал в глубине сцены: «О, роковая ночь!»
Снусмумрик еще более удивился, когда увидел, что на сцену выплыла Муми-мама.
«Что случилось с семейством муми-троллей? — ломал он голову. — Правда, они всегда что-нибудь этакое-такое придумывали, но театр — уж слишком! Теперь, чего доброго, выйдет Муми-тролль и тоже начнет заливать».
Но Муми-тролль не вышел. Зато выскочил лев и зарычал.
Малыши чуть не свалились за борт.
— Чушь какая-то, — сказал сидевший в соседней лодке Хемуль. Он был в полицейской фуражке. — Это совсем не похоже на ту красивую пьесу, которую я видел в молодости. О принцессе, уснувшей под кустом роз. А тут не возьму в толк, о чем идет речь.
— Успокойтесь, успокойтесь! — утихомиривал Снусмумрик своих перепуганных малышей. — Лев сделан из старого покрывала, которым застилают кровать!

Но они не верили! Они видели, как лев гонялся за Мюмлой по всей сцене. Малышка Мю вопила во всю глотку:
— Спасите мою сестру! Убейте льва!
В полном отчаянии она выпрыгнула из лодки прямо на сцену, подбежала ко льву и вонзила свои маленькие остренькие зубки в его заднюю лапу.

Лев закричал и развалился пополам.

Зрители увидели, что Мюмла подняла малышку Мю, и та поцеловала ее в мордочку. И еще заметили, что уже никто больше не говорит гекзаметром, а как обычно. Вот тут-то публика, наконец, поняла, о чем идет речь в пьесе.
Это была речь о ком-то, кого унесла громадная волна, и о тех страшных приключениях, которые этот некто пережил, прежде чем снова вернулся домой. И теперь все были вне себя от радости и собрались варить кофе.
— Вот теперь артисты играют гораздо лучше! — сказал Хемуль.
Снусмумрик принялся перекладывать своих малышей на сцену.
— Здравствуй, милая Муми-мама, — весело кричал он. — Не можешь ли позаботиться о них ради меня?
Спектакль становился все веселее. Мало-помалу и вся публика перебралась на сцену и приняла участие в спектакле, поедая свою входную плату, которая была расставлена на обеденном столе в гостиной.
Муми-мама, освободившись от обременявших ее юбок, бегала взад и вперед, разнося чашки с кофе.
Оркестр заиграл марш хемулей.
Муми-папа сиял, радуясь шумному успеху, а Миса была так же счастлива, как и на генеральной репетиции. Вдруг Муми-мама застыла и уронила чашку с кофе на пол.
— Он возвращается, — прошептала она.
И все вокруг смолкло.
Слабые удары весел слышались все ближе и ближе. Позвякивал маленький колокольчик.
— Мама! — закричал кто-то. — Папа! Я вернулся домой!
— Нет, невероятно, — не поверил своим глазам Хемуль. — Это что же — мои узники?! Скорее хватайте их, пока они не сожгли театр.
Муми-мама бросилась к рампе и увидела, как Муми-тролль уронил весло в воду, разворачивая лодку. В замешательстве ее сын пытался грести вторым веслом, но лодка кружилась на одном месте. На корме сидела маленькая худенькая хемулиха с добрым лицом и что-то кричала, но что именно — никто не мог понять.
— Спасайтесь! — закричала Муми-мама. — Спасайтесь! Полиция!
Она не знала, что такое натворил ее сын, но у нее не было ни малейшего сомнения в том, что это был замечательный поступок.
— Держите арестантов! — кричал Хемуль. — Они сожгли все таблички в парке и заставили Сторожа светиться.
Зрители сначала немного удивились, но потом сообразили, что пьеса продолжается. Так и не допив кофе, они уселись на край сцены, чтобы досмотреть продолжение.
— Держите их! — в бешенстве кричал Хемуль.
Зрители зааплодировали.
— Погоди-ка, — спокойно остановил Хемуля Снусмумрик. — Здесь какое-то недоразумение. Ведь это я сорвал все таблички. А что, Сторож все еще светится?
Хемуль обернулся и впился глазами в Снусмумрика.
— Подумать только, как подфартило этому Сторожу, — болтал без тени смущения Снусмумрик, приближаясь к рампе. — Никаких тебе счетов за электричество. Теперь он может от себя самого зажигать трубку, а на голове варить яйца всмятку…
Хемуль медленно приближался, широко расставив свои огромные лапы, чтобы схватить Снусмумрика за ворот курточки. Вот он все ближе и ближе, вот он бросается вперед и тут…
Вращающаяся сцена закружилась с невероятной быстротой. Эмма засмеялась, но на этот раз она смеялась не презрительно, а победно и весело.

Все произошло так быстро, что зрителям было трудно уследить за событиями. Все потеряли равновесие и попадали друг на друга; сцена же продолжала вертеться вместе со всеми. А двадцать четыре лесных малыша набросились на Хемуля и вцепились в его полицейский мундир.
Снусмумрик, словно тигр, перепрыгнул рампу и очутился в одной из пустых лодок. Лодочку Муми-тролля опрокинуло набежавшей волной. Фрекен Снорк, Филифьонка и маленькая хемулиха подплыли к театру.
— Браво, браво! Бис! — кричали зрители. Высунув мордочку из воды, Муми-тролль огляделся и поплыл к лодке Снусмумрика.
— Эй, привет! — закричал он и схватился за борт. — Я ужасно рад тебя видеть!
— Привет! Привет! Забирайся-ка в лодку, и увидишь, как надо удирать от полицейских. — И Снусмумрик принялся грести изо всех сил; вода так и бурлила за бортом.

Хемулю наконец удалось спрыгнуть с вращающейся сцены, освободиться от лесных малышей и кричащих «ура» зрителей, которые осыпали его цветами. Ругаясь, он уселся в лодку и пустился вдогонку за Снусмумриком.
Но он опоздал — Снусмумрик исчез в ночи.
— Ах, вот оно что! Наконец-то ты явилась, — сдержанно произнесла Эмма и хмуро посмотрела на мокрую Филифьонку. — Но не думай, что театральный путь усыпан розами!

Тринадцатая глава

О наказании и вознаграждении

Долгое время Снусмумрик греб, не произнося ни слова. Муми-тролль смотрел на такой привычный силуэт старой шляпы Снусмумрика на фоне ночного неба, на колечки дыма от трубки, которые при полном штиле поднимались прямо вверх. «Теперь все будет хорошо», — думал он.
Возгласы и аплодисменты доносились все слабее и слабее, лишь всплески весел нарушали тишину.
Берега превратились в темную полоску.
Говорить им не хотелось. Ведь спешить теперь было некуда: впереди долгое лето. Они были переполнены впечатлениями. Как много случилось в одну ночь! Неожиданная встреча, побег. С них достаточно, к чему еще разговоры! Лодка, описывая полукруг, направлялась к берегу.
Муми-тролль сразу догадался, что Снусмумрик хочет сбить преследователей со следа. Полицейский свисток Хемуля тревожно разрезал ночь, в ответ ему раздался новый свист.
Когда лодка врезалась в камыши, луна уже взошла.
— Послушай внимательно, что я тебе скажу, — начал Снусмумрик.
— Слушаю, — ответил Муми-тролль, почувствовав, что паруса надуваются ветром новых приключений.
— Вернись назад, забирай всех, кто хочет вернуться домой в Муми-долину, только не надо тащить мебель. Следует поторопиться, пока хемули не выставили сторожей. Уж я-то их знаю. Не задерживайся и ничего не бойся. Белые ночи в июне никогда не бывают опасными.
— Хорошо, — послушно кивнул Муми-тролль.
Он немного подождал, но поскольку Снусмумрик ничего больше не добавил, вылез из лодки и зашагал берегом.
Снусмумрик сел на корму и осторожно выбил пепел из трубки. Потом наклонился и выглянул из-за камышей. Хемуль был отчетливо виден на лунной дорожке. Снусмумрик рассмеялся и начал набивать свою трубку.

Наконец-то вода стала спадать. Медленно выползали на солнечный свет промытые штормом берега и долины. Первыми показались деревья. Они качали макушками и расправляли ветки, проверяя, все ли у них цело. Те, что немного поломались, торопились выпустить новые побеги. Птицы отыскивали свои насиженные гнезда, а выше, на склонах, уже избавившихся от воды, сушилось на траве их промокшее постельное белье.
Как только вода начала спадать, все заторопились домой. День и ночь шли обитатели Муми-долины на веслах и под парусами, а когда вода совсем спала, и пешком возвращались в места, где жили раньше.
Они могли, конечно, отыскать новые, гораздо лучшие места для жилья, но им больше нравились старые обжитые края.
Когда Муми-мама сидела рядом с сыном на корме лодки, она вовсе не думала о мебельном гарнитуре, который Эмма разрешила оставить пока в театре. Она думала о своем саде и беспокоилась, расчистило ли море песчаные дорожки так же аккуратно, как это делала она сама.
Муми-мама начала узнавать знакомые места. Они гребли вдоль пролива, который вел к Одиноким Горам. И она уже знала, что за следующим поворотом покажется скала, охраняющая въезд в их долину.
— Мы возвращаемся домой, домой, домой! — напевала малышка Мю, сидевшая на коленях у сестры.
Фрекен Снорк примостилась на носу и любовалась подводным миром. Лодка проплывала как раз над лугом, и порою ее днище с шуршанием касалось цветов. Желтые, красные, голубые, они проглядывали сквозь толщу воды и тянули свои стебельки к солнцу.
Муми-папа греб длинными, сильными гребками.
— Вы думаете, наша веранда уже поднялась над водой? — спросил он.
— Только бы нам благополучно туда добраться… — сказал Снусмумрик и испытующе посмотрел назад, через плечо.
— Дорогой мой! — ответил папа. — Мы оставили хемулей далеко позади!
— Не будь таким самоуверенным, — посоветовал Снусмумрик.
Посреди лодки торчал бугорок, накрытый купальным халатом. Бугорок шевелился. Муми-папа осторожно коснулся его лапой.
— Ты что, так и не вылезешь погреться на солнышке? — спросил он.
— Нет, спасибо, — здесь очень хорошо, — отвечал нежный голосок.
— У нее может начаться мигрень, — озабоченно добавила мама. — Она сидит под халатом целых четыре часа.
— Маленькие хемулихи страшно боязливы, — шепотом пояснил Муми-тролль. — Я думаю, она вяжет, чтобы чувствовать себя уверенней.
Но маленькая хемулиха и не думала вязать. Она упорно что-то писала в тетради с черной клеенчатой обложкой. «Запрещается, — писала она, — …запрещается… запрещается… запрещается». Пять тысяч раз. Ей доставляло удовольствие заполнять страницу за страницей такими надписями.
«Все-таки чудесно быть доброй», — думала она с умилением.
Мама пожала лапку Муми-троллю:
— О чем ты задумался?
— Я думаю о малышах Снусмумрика, — сказал Муми-тролль. — Неужели все они станут артистами?
— Кто-то, может, и станет, — рассуждала Муми-мама. — А неспособных усыновит Филифьонка. Видишь ли, она не может жить без родни.
— Но ведь они будут скучать по Снусмумрику, — сказал с грустью в голосе Муми-тролль.
— Только поначалу, — возразила Муми-мама. — А Снусмумрик будет навещать их раз в год и посылать поздравительные открытки ко дню рождения. Открытки с картинками.
Муми-тролль кивнул:
— Тогда все в порядке. А Хомса и Миса… Ты видела, с какой радостью Миса осталась в театре?
Муми-мама рассмеялась.
— Верно, Миса счастлива. Она будет играть трагедии всю жизнь и каждый раз делать себе новое лицо. А Хомса стал маэстро, он так же счастлив, как и Миса. По-моему, приятно, когда твои друзья находят то, что им по душе.
— Конечно, — согласился с ней Муми-тролль. — Это ужасно приятно.
Тут лодка остановилась.
— Мы застряли в траве, — пояснил папа, взглянув за борт. — Надо пробираться вброд.
Все вылезли из лодки и зашлепали по воде.
Маленькая хемулиха спрятала под платье что-то, чем она очень дорожила, но никто не обратил на это внимания.
Идти было трудно, потому что вода была почти по пояс. Но дно оказалось приятным, поросшим мягкой травой и без камней. Иногда резко мелело, и тогда цветущие кочки плыли навстречу, как райские островки.

Снусмумрик шел последним. Он был еще молчаливее, чем обычно. Все время оглядывался и прислушивался.
— Подавиться мне твоей старой шляпой, если они не отстали! — закричала Мюмла.
Снусмумрик лишь покачал головой.
Пролив начал сужаться. В теснине между скалистыми берегами уже виднелась нежная зелень долины. А вот и крыша с весело развевающимся флагом…
Еще один поворот, а за ним мост, выкрашенный в синий цвет. Жасмин уже расцвел! Все зашагали так быстро, что вода аж забурлила; шли, оживленно обсуждая, что им предстоит сделать, когда вернутся домой.
Вдруг резкий свист рассек воздух, пролив заполнили хемули, они были повсюду — впереди, сзади, со всех сторон.
Фрекен Снорк уткнулась головкой в плечо Муми-тролля. Это было ужасно: дойти почти до самого дома и оказаться в полицейских лапах!
Хемуль остановился перед Снусмумриком.
— Ну-у? — протянул он.
Никто не ответил.
— Ну-у? — повторил Хемуль.
И тут маленькая хемулиха проворно прошмыгнула вперед, поклонилась двоюродному брату и протянула ему черную коленкоровую тетрадь.
— Снусмумрик раскаялся и просит прощения, — сказала она застенчиво.
— Это я-то… — начал было Снусмумрик.
Огромный Хемуль, взглядом заставив Снусмумрика умолкнуть, открыл тетрадь и стал считать. Считал он долго, так долго, что вода успела опуститься до его лодыжек. Наконец Хемуль произнес:
— Все верно. Написано «запрещается» пять тысяч раз.
— Неужели? — удивился Снусмумрик.
— Помолчи, будь добр, — попросила маленькая хемулиха. — Мне так весело!..
— А таблички? — спросил ее брат.
— Может, он развесит их вокруг моего огорода? — предложила Муми-мама. — Например: «Лесных зверюшек просим оставить немного салата».
— Ну, конечно… это вполне допустимо, — растерянно ответил Хемуль. — Тогда, пожалуй, придется вас отпустить. Но чтобы больше этого не было!
— Нет, никогда, нет, — послушно ответили они.
— А ты, пожалуй, поезжай домой, — сказал Хемуль и строго посмотрел на свою маленькую кузину.
— Конечно, если ты не сердишься на меня, — ответила она и, повернувшись к семейству муми-троллей, сказала: — Большое спасибо. Теперь уж я знаю, что надо вязать. Вы получите носочки, как только они будут готовы. Скажите только по какому адресу их отправить.
— Достаточно написать «Долина Муми», — порекомендовал папа.
Весь оставшийся путь они бежали. Через вершину холма, меж кустов сирени и прямо к крыльцу. Тут они остановились, и словно гора свалилась с плеч. Они стояли молча, чувствуя, что снова дома.
Все было, как прежде. Прекрасные, ручной работы перила на веранде не сломались. По-прежнему красовался подсолнечник. Бочка с водой стояла на своем месте. Гамак посветлел и стал куда более приятного цвета. В единственной луже отражалось небо, и она вполне годилась малышке Мю — для купания.
Казалось, будто ничего с ними не произошло и никогда больше им не будет грозить опасность.
На садовых дорожках было полно ракушек и улиток, а вокруг крыльца лежали венки из красных водорослей.
Муми-мама заглянула в окно гостиной.
— Голубушка, не входи еще туда, — посоветовал Муми-папа. — А если войдешь, то закрой глаза. Я сделаю для тебя новую мебель, она будет точной копией старой — с бахромой, красным бархатом и всем прочим.
— Мне незачем закрывать глаза, — весело ответила мама. — Мне будет недоставать лишь вращающейся сцены. И я почти уверена, что на этот раз мы купим набивной бархат.
Вечером Муми-тролль пошел в палатку Снусмумрика, чтобы пожелать ему спокойной ночи.
Тот курил на берегу речки.

— У тебя есть все, что надо? — спросил Муми-тролль.
— Почти все, — кивнул Снусмумрик.
Муми-тролль остановился возле него и понюхал воздух.
— Ты что, куришь табак нового сорта? — спросил он. — По запаху он напоминает малину. Это хороший табак?
— Совсем нет, — немного смутился Снусмумрик. — Но ведь я курю его только по воскресеньям.
— Вот как! — удивленно отозвался Муми-тролль. — Да, сегодня воскресенье. Ну, спокойной ночи, я пойду спать.
— Будь здоров! — тихо отозвался Снусмумрик.
Муми-тролль направился к болотцу с прозрачно-рыжеватой водой, возле которого росло дерево с привязанным к нему гамаком. Он поглядел в воду. Украшения лежали на прежнем месте.
Тут Муми-тролль принялся что-то искать в траве.
Прошло несколько минут, и он отыскал берестяной кораблик. Задний штаг запутался в листочке, но был совсем целым. Даже маленький люк над трюмом не сдвинулся со своего места.
Муми-тролль возвращался домой через сад. Вечер был прохладный и тихий, мокрые цветы пахли сильнее обычного.
Мама сидела на крылечке, поджидая его. Она что-то держала в лапе:
— Угадай, что это?
— Шлюпка! — охнул Муми-тролль и засмеялся.
Он смеялся не потому, что ему было очень весело, а потому, что чувствовал себя бесконечно счастливым.