Как-то одному умудрённому жизнью ослу взбрело в голову услужить зверям и птицам — почистить и настроить голоса. Показалось ему, что кое у кого голоса засорились, кое у кого голоса подрасстроились. Слишком дребезжат, скрипят, шипят.
Звери и птицы враз смекнули — дело подходящее. Отчего бы не иметь голос почище, позвончее. И в очередь к ослу.
Собрал осёл голоса, год чистил, два настраивал. А потом замаялся. Кому какой голос отдавать, никак не разберёт. Когда в мешок сваливал, ярлыки не привесил. А тут звери и птицы, как на грех, стали двери мастерской прощупывать. Истосковались по голосам-то за три года! Осёл разобиделся на такую неучтивость, выставил, мешок за дверь, проревел:
— Забирайте и разбирайтесь сами, раз лезете без оглядки, а с меня взятки гладки!
Звери и птицы налетели на мешок, расхватали голоса и разбежались кто куда.
Топтыгин пристроился около пня, набрал побольше воздуха, чтоб получше проверить прочищенный голос, да так со всего размаха кукарекнул, сам от изумления под пень свалился.
Патрикеевна жила недалеко от пня. Услышала она крик петуха, подскочила, кинулась к пню. Примчалась, глаза чуть не выскочили. Вместо петуха, Топтыгин кукарекает. От досады она хотела тявкнуть: «Обманщик!», а вдруг прошипела ужом:
— Ш-ш-шалишь, ш-шалун?
Ёж приготовился было наколоть на иголку яблоко, да услышал голос ужа, побросал яблоки, навострил иголки, и к пню побыстрее. А увидел Патрикеевну, попятился и неожиданно для себя прокуковал:
— Не ку-упишь!
Сокол услышал кукование и камнем к пню. А ну, разжива на обед? Увидел ежа, заорал бараном:
— Бе-беда!
Неподалёку Серый Кум к оврагу пробирался. Услышал бараний разговор, навострил уши — и к пню. Выскочил из кустов, хвост трубой, глаза горят, а вместо барана на него сокол уставился. Отскочил от сокола Серый Кум, свистнул сусликом:
— Ф-фьють!
На суку дремала Сова-умная голова. Она встрепенулась и ринулась к пню. Хлопнулась у пня, глаза по тарелке. Вместо суслика, Серый Кум! Сова расстроилась и со всего маху гусем:
— Ого-го!
Мог ли упустить гуся орлан? Пал к пню, а вместо гуся Сова-умная голова клюв выставила. Не сдержался орлан, захохотал филином:
— Ах-ха-ха!
Всполошилась сорока Белобока. С каких пор в лесу завёлся филин? Свалилась около пня, увидела орлана, взвизгнула поросёнком:
— Хрю-рю-рю!
— «Эге! Должно Хавронья!» — вскинулся тигр и полосатой тенью к пню. А как увидел сороку Белобоку, залился курицей:
— Ко-ко-ко!
Ласка прислушалась к приятному голосу курицы — шасть к пню. Налетела на тигра, фыркнула глухарём:
— Чу-чуф-чуф!
«А никак глухарь голос подаёт?» — засуетилась рысь — и скок к пню. Увидела ласку, каркнула вороной:
— Кар-ртина!
Тут звери и птицы опамятовались, заревели, засвистели:
— Эдак-то мы пропадём! Эдак-то мы с голоду помрём!
И к мастерской, с ослом потолковать. А вместо осла — воробей. Он и слушать никого не стал, отчирикал по всем статьям:
— И какой это осёл вам голоса раздавал? Сами что ли не можете разобраться?
И дверь на запор.
Нечего делать зверям и птицам, сами стали голосами меняться. А опыта никого. Менялись — недоменялись. Выпь и до сих пор быком ревет, гусь ужом шипит, сойка по-собачьи лает, скворец вороньи коленца выкидывает.